Двуликий любовник

— Обувь почистить? — пробормотал он, робко за­глядывая в глаза Тотона Фонтана.

— Нет, благодарю. — Тотон отошел в сторону, что­бы пропустить его, и добавил, глядя на Рибаса: — Ду­маю, ты прав. Я его почти не знал.

— Если послушать Эудальда, — вмешался Тассис, — этот тип был редкостным пройдохой.

— Ничего подобного! — воскликнул Рибас. — Тако­го я никогда не говорил. Он всего лишь бедный сирота из нищего квартала.

Марес обратил внимание, что Рибас, в отличие от остальных, говорил о нем спокойно и чуть иронично, без раздражения и досады. Норма, как могло показать­ся со стороны, в общей беседе не участвовала. Чуть в стороне от своих приятелей она тихо разговаривала с Миреей.

— Ты наивный человек, Эудальд, — сказал Тассис. — Я всегда считал его мрачным и опасным типом.

— Да что ты, — улыбнулся Рибас, — он всего лишь бедный артист.

20

«Кафе-де-ла-Опера» все больше заполнялось людьми. Плотная завеса табачного дыма плыла над мраморны­ми столиками и волнующимся морем голов. Тускло по­блескивали зеркала.

Норма беспокойно оглянулась, словно высматривая кого-то в толпе. Она изящно опиралась о стойку и вы­глядела так же вызывающе и независимо, как десять или пятнадцать лет назад в легендарном баре «Боккаччо». Массивные очки вроде бы придавали ей вид деше­вой стареющей проститутки, но это было мимолетное впечатление: ее тело было сильным и гибким, а поза — величавой.

— Эй, вы! Чистильщик! — Она ловко щелкнула в воздухе пальцами. — Посмотрите мою обувь!

Сутулый и покорный, он приблизился к ней, и круг разомкнулся, пропуская его вперед. Норма приподня­ла правую ногу и добавила:

— Видите эти зеленые туфли? Забавные, правда? Они едва дышат от старости. Почистите их и будьте поаккуратнее, пожалуйста, не то они развалятся прямо у вас в руках. Справитесь?

— Уж доверьтесь мне, милая сеньора, я в этом деле настоящий артист, — проворчал чарнего, опускаясь на колени у ног Нормы. Дрожащими руками он открыл саквояж, достал из него крем и щетку и положил их на пол рядом с собой. Никто не обращал на него внима­ния. Бережно, обеими руками, он взял ногу Нормы и поставил ее на специальный упор в саквояже, прямо напротив своей ширинки. Осторожно обхватив левой рукой ее лодыжку, он взял щетку и начал тереть. Ощу­щая гладкую поверхность чулка, нежное напряжение мышц и тепло ее кожи, он ни на секунду не задумался о том, как неуклюже и неловко выглядит со стороны, и не спрашивал себя, не вызовет ли подозрений его яв­ная неумелость в этом ремесле.

— Сколько же лет ты его не видела, Норма? — спро­сила Мирея, продолжая прерванную беседу.

— Восемь или десять, не помню точно...

— А правда, что он играл в любительских спектак­лях где-то в Грасии? — вмешался Тассис.

— Вот уж действительно артист, — перебила Джор­джина. — Кстати, помнишь, что ты мне рассказыва­ла? — Она засмеялась. — Как он поцеловал тебя в пер­вый раз, в театре...

— Это было не в театре, — ответила Норма, — это было в парке Поэль. У нас уже начался роман. Мы гово­рили тогда о патриотизме нашей семьи, о том, как она сумела воспитать во мне любовь ко всему каталонско­му, и тут он вдруг поцеловал меня в губы. Целовал он очень долго и, не отрывая губ от моего рта, продекла­мировал «Духовный гимн» Марагайля[13]. Это еще что!

Он запросто мог прочесть целиком поэму Синто, пока целовал меня.

— Какая гадость! — воскликнула Мирея.

— Слюни и патриотическая поэзия, — усмехнулся Рибас, — Норме всегда нравился этот коктейль.

Курчавая голова чистильщика мягко и умиротво­ренно покачивалась перед коленями Нормы. Она за­думчиво смотрела на его пергаментные руки, усердно мелькавшие над ее туфлей. Глядя на этого чернявого одноглазого андалусийца на коленях возле ее ног, сломленного нищетой и тяжким трудом, она почувст­вовала неодолимое желание погладить его черные ку­дри. Голос Мирен привел ее в чувство:

— Когда Норма познакомилась с ним, он играл на скрипке в оркестре. Так ведь, Норма?

— Ничего подобного, — перебила Джорджина. — Он с детских лет работал в разных варьете, декламировал стихи Рафаэля-де-Леона[14] под музыку... Вообрази только.

— Он был нищим, — добавил Тотон.

Марес по-прежнему сидел на полу, втянув голову в плечи, так что казалось, будто шеи у него нет вовсе. Ему было совершенно безразлично то, что эти люди гово­рили о нем так, словно он давно уже умер.

Норма чувствовала, как щетка беспорядочно ерзает по ее туфле. Она снова завороженно поглядела на эту лохматую голову в черных завитках, которые мягко ка­сались ее колен, и машинально произнесла:

— Может быть, все-таки сменим тему?

Когда дверь открывалась, в заведение проникал гул Рамблы, по которой тянулась нескончаемая процессия масок и ряженых. Перед Лицео смуглая девушка с чер­ными косами, с наброшенным на плечи каталонским флагом и в цыганской юбке играла на скрипке, а ка­кой-то пьяный пританцовывал возле нее с бутылкой в руке.

Некоторое время Рибас наблюдал за неуклюжими и неуверенными движениями Мареса. Он толкнул Тотона локтем.

— Слушай, разве так чистят обувь? — спросил он вполголоса.

— Что ж ты хочешь, с одним-то глазом...