Двуликий Янус

— Еще как помогло! Будь здесь военком, что с ней беседовал, расцеловал бы его.

Майор медленно встал из-за стола и, повернувшись к Горюнову вполоборота, ткнул себя указательным пальцем в правую щеку:

— Целуй.

— То есть? — не сообразил Виктор. — Я же сказал — военкома.

— Я и говорю — военкома.

— Вы? — покатился со смеху Горюнов. — Вы?

— Я, — важно сказал Скворецкий. — Я и есть тот самый военком. Целуй, говорю, разбойник!

Кирилл Петрович рассказал Виктору, как прошла беседа. Костюкова все поняла с полуслова. Он ей объяснил, что живущие у нее офицеры выполняют важное, ответственное задание. «Милые, — сказала она, — что бы вам сразу сказать! Неужто мне, старой ткачихе, доверить нельзя? Да я — с дорогой душой. Коли надо, и сама помогу». Вот и вся беседа.

— Теперь, — закончил Скворецкий, — тылы у вас обеспечены. Ну, а ты что сияешь, как медный грош! Неужели абвер? Чего молчишь? Выкладывай!

Да, на этот раз сеанс состоялся, абвер вышел в эфир. Горюнов протянул Скворецкому листок бумаги. Это была расшифровка радиограммы, принятой Малявкиным. Германская разведка ставила «Быстрого» в известность, что в скором времени к нему прибудет связник, доставит питание к рации, передаст инструкции. От «Быстрого» запрашивали явку. Ответ он должен был дать через два дня.

— Явку? — задумался Кирилл Петрович. — Явка — не проблема. Можно где-нибудь на бульваре, в сквере. Скажем, возле Петровских ворот или на Трубной площади. Сообщить дни и часы. И бакенбарды у «Быстрого» свое сыграют. Меня, говоря по совести, волнует другое: как быть, если связник захочет проверить «крышу» «Быстрого», его убежище? Вести к Костюковой?

— Тут двух мнений быть не может, — сказал Горюнов. — Придется вести, никуда не денешься.

— Это-то так, но как быть в таком случае с тобой, вот в чем суть. Оставаться тебе там, выдать себя за сообщника «Быстрого»? Рискованно. Могут заподозрить неладное. Вывести тебя на время, оставить Малявкина одного, с глазу на глаз с представителем абвера? Не слишком ли велик риск? Вдруг «Быстрый» возьмет да опять передумает, продаст?

— А если третий вариант? — возразил Виктор. — Я остаюсь, но не как сообщник, а лишь как приятель «Быстрого», не посвященный в его дела?

Кирилл Петрович отмахнулся:

— Не серьезно. Во-первых, это подозрительно: что за человек возле «Быстрого»? Откуда? Зачем? Германская разведка может заподозрить неладное. Не дураки же там сидят. Во-вторых, такой вариант ровно ничего не дает: при «деловых» разговорах связника с «Быстрым» ты, как человек непосвященный, присутствовать не сможешь. Следовательно, риск и вовсе не оправдывается.

Скворецкий несколько раз прошелся по кабинету, сосредоточенно думая. Виктор сидел молча, хмурясь.

— Слушай, — остановился Кирилл Петрович против Горюнова, — ты уже которые сутки днюешь и ночуешь с Малявкиным, чего доброго, пуд соли с ним съел или около этого. Мог, кажется, за это время узнать его как следует. Как он? Можно на него положиться? Или у тебя осталось прежнее мнение — «гад»?

Горюнов смущенно ухмыльнулся:

— Знаете, Кирилл Петрович, я давно жду такого вопроса. Что вам сказать? Тогда, у комиссара, я, конечно, порол горячку. Человеческая природа — штука сложная,

при разных обстоятельствах она по-разному проявляется, а война — это война. Человек то и дело оказывается в таком переплете… Не всякий выдерживает. Одним словом, так: оправдывать Малявкина в его предательстве я не оправдываю — нет ему оправдания, но… в общем, парень-то Борька не плохой, не пропащий. Присмотрелся я к нему. Мути в нем много, это так, и бесхарактерный он, легко поддается чужому влиянию. Вот и обработал его Гитаев, германская разведка. И при всем при том — да, да, сколь это ни парадоксально! — парень он честный. И нутро у него советское. Свое падение, предательство он мучительно переживает. Готов на все, лишь бы загладить вину. Думаю, не перевернется. Не похоже на то.

Кирилл Петрович скептически смотрел на Виктора:

— А ты, братец, часом, не увлекаешься? Уж больно ловко у тебя получается: то предатель, гад, а теперь— нутро советское. Ишь ты! У фашистского прихвостня, агента абвера, советское нутро! «Готов на все»! «Честен»! Ничего себе честность.

— И этого я ждал, — покраснев, сказал Виктор.—Но мне кажется, Кирилл Петрович, вы слишком прямолинейны…

Продолжать свою мысль он не мог: майор внезапно расхохотался. Горюнов смотрел на него с недоумением. Кирилл Петрович объяснил:

— Вы сговорились, что ли? Второй раз за эти дни слышу обвинение в прямолинейности: сначала она, теперь ты…

— Кто она? — не понял Горюнов. — О ком речь?