Дворцовые тайны

Понять? Но как же можно понять концентрационные лагеря, газовые камеры, пытки, голод, преследования?.. Как? Разве можно понять идеологию нацизма, во имя которого совершались самые страшные преступления в истории человечества? И ее родной отец, которого она, маленькая, боготворила, принимал в этом активное участие? Нет, такое не укладывалось в голове.

Вместе с тем Селия не могла понять и еще кое-что. И от осознания этого становилось особенно гадко на душе. Она чувствовала, что все равно продолжает любить его… И невыразимо страдает.

Когда вечером пришел с работы Хьюго, Селия тихо сидела в гостиной у камина с вышивкой на коленях. Колин и Иан вернулись в Итон, миссис Пиннер вновь стала приходить лишь по утрам. В доме было тихо и уютно. Казалось бы, именно в такой обстановке Хьюго и Селия могли постепенно прийти в себя и вновь смело взглянуть в лицо грядущему. Но этого не произошло. Напряжение, поселившееся в этом доме с некоторых пор, лишь усилилось в связи с известием о смерти Роланда Шоу. И Хьюго было с каждым днем все труднее сохранять внешнюю веселость и бодрость духа.

— Здравствуй, дорогая, — сказал он и, наклонившись, поцеловал Селию.

— Здравствуй, Хьюго, — отозвалась она, на мгновение подняв взгляд от вышивки.

— Давай чего-нибудь выпьем? — предложил он. — Ты что будешь?

— Все равно.

— Джин с тоником?

— Пожалуй.

Возясь у бара, Хьюго хмурился. Больно видеть, как на глазах рушится взаимопонимание между ними. Теперь они походили на двух людей, которым и поговорить не о чем. О, раньше все было иначе! Приходя по вечерам домой, они охотно делились новостями с работы, со смехом пересказывали слухи и получали от общения друг с другом искреннее удовольствие. Теперь же словно стали чужими людьми, у которых не осталось общих интересов.

— Сегодня было много дел? — спросил Хьюго, отчаянно пытаясь как-то завязать разговор. Он сел в кресло с номером «Таймс».

Селия ответила не сразу. У нее был такой вид, будто она что-то серьезно обдумывает. Наконец она отложила вышивку в сторону и твердо проговорила:

— Я хочу, чтобы мы разъехались, Хьюго. Так дальше жить нельзя.

— Разве. — Лицо его мгновенно стало серым, и он будто постарел. Он не поверил своим ушам. — Я н-не понял, Селия, что ты сказала… — потрясенно пробормотал он.

Тут Хьюго натолкнулся на прямой и твердый взгляд ее серых глаз и понял, что не ослышался.

— Я так больше не могу. Во мне все погибло. Если я буду делать вид, что ничего не произошло, это будет несправедливо по отношению к тебе. Да и ко мне тоже.

— Но, дорогая… — В голосе его послышалась горечь.

— Нет, Хьюго, нет. Я все тщательно взвесила. В сущности, я ни о чем другом и не думала с того дня… — У нее защемило сердце, и она, нахмурив брови, замолчала. Потом добавила: — Неужели ты не понимаешь? Как я могу тебя любить, если себя ненавижу? Как я могу позволить тебе любить меня, если мне хочется лишь одного: уйти отсюда, забрать свою боль и спрятаться с ней где-нибудь? Я больше ничего не могу тебе дать, Хьюго. Все умерло. Если я останусь, скоро мы станем окончательно чужими друг для друга людьми, которые просто живут под одной крышей. Мне кажется, это уже произошло.

— О Селия… — надтреснутым голосом сказал он и опустился рядом с ней на диван. Попытался обнять ее за плечи, но она, глядя в сторону, твердо отвела его руку.

— Не надо, Хьюго, прошу тебя.

— Но, любимая…

Она поднялась и устремила на него несчастный взгляд.

— Не притрагивайся ко мне, — тихо сказала она. — Наверно, я уже никому и никогда не позволю коснуться меня. Ты должен меня понять, Хьюго. Я больше не могу быть твоей женой. Не могу.

Хьюго сгорбился и словно уменьшился в размерах.

— Прости… — проговорила Селия. — Я не хотела… Не хотела делать тебе больно, но эта история с моим отцом… Она во мне все изменила. Я уже и сама не знаю, кто я такая.

— Не принимай опрометчивых решений, Селия. Умоляю тебя, — произнес он.

На мгновение ей показалось, что он зарыдает. Хьюго уже плакал однажды, когда родился Колин, но то были слезы счастья. Теперь же перед ней сидел надломленный, опустошенный человек. Селии невыносимо больно было смотреть на него, и она отвела глаза. Она и рада была бы проникнуться к нему сейчас теплым чувством, но испытывала лишь жалость. Жалость к мужу, которого когда-то любила. Она вспомнила строчку из отцовского письма: «…со временем все во мне настолько притупилось, что я уже утратил способность чувствовать боль, скорбь, переживания других людей…»

«И любовь тоже?» — спросила она себя сейчас.

Усилием воли Селия сохраняла внешнее спокойствие и даже деловитость.

— Я думаю, нам пойдет на пользу, если мы разъедемся. О разводе еще будет время подумать. Потом когда дети привыкнут к новому положению. Все происшедшее и так тяжело отразилось на них, чтобы расстраивать их еще больше.