Двойные мосты Венисаны

Шубка Агаты висит в дальнем углу гардеробной комнаты, и, чтобы не терять времени, она берет шубку Риты и сразу тонет в ней – Рита выше Агаты на две головы, но сейчас это неважно. В карманах Агата находит варежки, а вот шапку монахини учат их засовывать в рукав, но Рита постоянно ругается с монахинями из-за шапки, потому что под шапкой растрепываются Ритины идеальные темно-рыжие косы, и поэтому шапка ее постоянно «теряется»; вот и сейчас шапки нет, но Агате наплевать, Агата готова мерзнуть, сейчас ей не до этого. Вдруг ее осеняет: как же хорошо, что у Риты в рукаве нет шапки! На цыпочках Агата крадется по Служебному лучу к черному ходу; светает, вот-вот проснутся повара, и, что еще хуже, медсестры начнут готовиться к утреннему обходу, раскладывать на тележках лекарства, и если кто застукает Агату в шубе посреди луча, по которому ей вообще не положено ходить, придется давать объяснения, а это совершенно не входит в ее планы, у нее есть дело, срочное, важное дело – и очень мало времени. Пару раз Агате приходится шмыгать в незапертые двери подсобных помещений, когда в дальнем конце коридора появляется один из братьев с метлой или шваброй, и однажды Агата видит целую огромную комнату, заставленную стеллажами с маленькими, размером в ладонь, мраморными статуями святых – тут и святопризванная дюкка Ласка, и святой Норманн, и целая армия двухголовых святопризванных Йорганов, которых ни с кем не перепутаешь; Агата раньше никогда не видела таких маленьких статуй и понятия не имеет, зачем они нужны монахам, да еще в таком количестве, но сейчас ей не до этого: как только у борщики, шаркая метлами по полу, проходят мимо, Агата в несколько беззвучных прыжков добирается до черного хода и выскакивает за дверь. Петр и Павел все еще тут. Сбивчиво и взволнованно Агата объясняет про шапку – вот, шапки нет, она потеряла шапку, надо бежать, искать шапку, она знает где, совсем недалеко, она останавливалась поправить сползший носок в глубине валенка, шапка упала, было жарко, она не подняла шапку, забыла, надо бегом, пока не пошли на работу люди, надо сейчас. Внезапно Агата понимает, что говорит с людьми в монастыре впервые с тех пор, как началась война, и язык деревенеет. Но скрещенные алебарды расходятся в стороны, ее пропускают.

Ближайший мостик рядом, совсем рядом; он над лавкой слепого Лорио, той самой лавкой, при воспоминании о которой у Агаты сердце сжимается в маленький комочек, – ни разу она не позволяла себе заглянуть в эту расщелину, нечего, нечего, это слишком больно. С каждым шагом идти Агате тяжелее; она даже останавливается несколько раз и говорит себе, что во всем виновата Ритина шуба – большая Ритина шуба, тяжелая, тяжелее, чем у Агаты, – но это неправда: Агата знает, что задумала, и ей страшно, и что за это будет – Агата тоже знает. «Это еще не конец, – говорит себе Агата, – это еще не конец». Не обязательно быть сердцем своей команды – нет, совсем не обязательно. «В команде никто не бывает никем», – им говорят так с самого детства, с тех пор как они едва начинают понимать, что такое команда, разве нет? Можно быть руками своей команды – шесть-семь человек обязательно станут руками своей команды, будут чинить, и мастерить, и строить. Еще можно быть памятью своей команды – два-три человека всегда ведут журнал команды, все записывают, расспрашивают других, важных, членов команды, как их дела, стараются, чтобы все были в курсе, что в команде происходит. Еще… Агата замечает, что у нее по щекам катятся слезы. «Ты взрослый человек, – говорит себе Агата, – тебе двенадцать лет. Сначала левая нога, потом правая. Иди, иди, иди». Уши у Агаты мерзнут ужасно. Она идет к расщелине, к мостику. Она знает, что надо делать. Сначала левая нога, потом правая. Агата ступает на правый рукав мостика сначала левой ногой, а потом правой. Левая, правая. Левая, правая.

– Пусть ее не убьют, – шепчет Агата. – Пусть ее не убьют, пусть ее не убьют. Пожалуйста, пусть все получится. Я знаю, что делать, я все сделаю, и тогда Ульрик точно станет сердцем нашей команды, а я… А я… Неважно, кем стану я, только пусть все получится, пусть ее не убьют, пусть ее не поймают,

пусть она попадет в Венисальт невредимой, раз уж ей так надо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.