Двоевластие

– Для народа это делают, а ныне Салтыковы тешатся. Что до меня, то я и часа бы немчина не держал. Проси царя, я ему от себя тоже скажу! А сам от Москвы не отлучайся. Занадобишься вскоростях!

Царь Михаил устало выслушал князя и сразу согласился отпустить немца Штрассе. Он даже не расслышал хорошо просьбы князя, погруженный в сладостные и тревожные мысли о зазнобе своего сердца, Анастасии Ивановне Хлоповой.

С отпускной грамотой Теряев проехал к Нащокину.

– Сейчас и отпущу его, – сказал боярин, – только не след ему в Москве оставаться. От народа беречься надо!

– А что Федька?

Боярин развел руками.

– Убежал! Как огорело его гнездо скоморошье, так он и улетел куда‑то. Никто даже следа не знает.

Князь злобно стиснул кулаки и сверкнул глазами.

– Попадется еще! А сейчас просьба у меня к тебе, боярин, одна великая. Коли попадет скоморох проклятый к тебе, попытай насчет сына моего. Может, и добредем до правды.

– Это можно, князь! Всякого лишним делом подвешу.

– Всех бы перевешал! – злобно произнес князь.

Не из таких он был натур, чтобы прощать обиды, мысль, что его страданья остались не отмщенными, отравляла ему радость.

– Все сделал, теперь и домой ненадолго, – сказал он, обратившись к Шереметевым.

– Ну, вот и радость! Только оборачивайся живее. Слышь, патриарх никого иного, кроме тебя, не хочет в Нижний посылать.

– Зачем?

– К Хлоповым! По невесту, может!

Князь невольно улыбнулся, чувствуя великое в том для себя отличие.

– Ладно. В день обернусь, – ответил он, – а пока так задумал: возьму к себе я этого немчина, воина‑то, и того другого; там во дворе у меня лишний сруб найдется, я немчину‑то ужо накажу за сыном смотреть.

– А что же, по – хорошему надумал! – согласился боярин.

Князь хлопнул в ладоши и приказал отроку позвать Антона.

Когда Антон явился, он приказал ему:

– Скачи в слободу и накажи нашему немчину, чтобы он беспременно со мною нынче на вотчину ехал, а про того немчина скажи, что он вызволен, и ему тоже прочь из Москвы ехать надо, так, дескать, я его тоже к себе на вотчину зову. Слышь, – обратился он к Шереметеву, – мой‑то Михалка полюбил их очень! Так не забудь, скажи толково! – прибавил князь Антону.

Верный стремянный поклонился и вышел.

Эхе сидел возле грустно молчавшей Каролины и только тяжко вздыхал.

– О, будь я при вас, я отбил бы вашего братца! – сказал он, вздохнув глубоко.

Каролина покачала головой.

– Нет, их много было. Если бы мы не спрятались, они и нас взяли бы! С ними нельзя драться.

– А все оттого, что окон не закрыли, – вмешался с азартом булочник, – сколько раз я говорил вашему брату, а он все со смехом. Молодой человек!

– Эдди, Эдди! – раздирающим голосом воскликнула Каролина, – что со мною будет, как тебя замучают эти звери!

– Тсс! – испуганно зашипел булочник.

– Не плачьте, Каролина, – робко произнес Эхе, – я не буду оставлять вас, если вы не прогоните меня. Я буду работать, увезу вас в Стокгольм! Согласитесь!

Каролина взглянула на мужественное лицо воина и невольно улыбнулась его преданности.

Эхе радостно закивал головою.

– Я жизнь отдам за вас!

Каролина протянула ему руку и благодарно пожала ее.

В этот миг вдруг открылась дверь, и на пороге ее показался измученный человек в грязном, изорванном платье, с бледным лицом и растрепанными волосами.

– Эдди! – не своим голосом закричала Каролина и бросилась к своему брату.

– Герр Штрассе! – закричал Эхе.

– Штрассе! Штрассе вернулся! – разнеслось по слободе, и скоро домик булочника был переполнен народом.

Все хотели видеть злосчастного цирюльника, слышать его рассказ, выразить сочувствие. Но виновник торжества, полуживой от пережитых волнений, лежал на постели булочника в полубеспамятстве, и подле него находились только Каролина и Эхе да в углу комнаты плакала от радости прекрасная дочь булочника.

– Бульону ему, и здоров будет, – суетился булочник, входя в горницу, – вина стаканчик. Так, Эдуард, крепись!

Но Эдуард уже мог, улыбаясь, кивать головою и слабым голосом благодарил всех за участие.

Вдруг среди них появился Антон. Он приветливо поклонился всем и передал волю князя Теряева.

Каролина первая опомнилась.

– Передайте, что мы исполним волю князя, – сказала она.

– А ты со мной! – обратился Антон к Эхе.

– Я теперь для князя все сделаю! – энергично ответил Эхе и стал со всеми прощаться.

Каролина, краснея, протянула ему руку.

– Мы увидимся с вами! – сказала она.

Эхе просиял и раз пятнадцать кивнул головою; потом он вдруг порывисто нагнулся, поцеловал Каролину и быстро выбежал из горницы.

Так же втроем скакали Эхе и князь с Антоном, только в седле у князя сидел еще его сын, который, несмотря на бег коня, всю дорогу говорил без умолку. Все ужасы, пережитые им, как бы не коснулись его, и он рассказывал про мальчиков, которых видел в темном сарае, про скоморохов и, наконец, про добрых немцев с простотою ребенка, передающего свои несложные впечатления.

– Мамка‑то тебе как обрадуется! – говорил князь время от времени.

– А она плакала?

– Все время!

– И мне скучно было! – вздохнул маленький Миша.

– Теперь не будет, Михайлушка! – ласково говорил ему князь, и его суровое лицо смягчилось нежной улыбкой.