ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ

 Отношение Гомельского к игрокам претерпевало несколько этапов эволюции. Поначалу, на стадии становления спортивного мастерства баскетболиста, могучая личность Александра Яковлевича доминировала над ним подавляюще. В случае выхода игрока на лидирующие позиции в команде отношение «главного» менялось — становилось более уважительным и доверительным. Впрочем, это никогда не мешало ему в любой момент вернуть все на круги своя — при первых признаках утраты игровых кондиций, появления «неправильных» настроений у игрока Гомельский запросто мог «размазать» любого лидера, еще недавно входящего в близкий доверительный круг его общения.

 Наконец, на завершающем этапе карьеры игрока отношение к нему Гомельского зависело от уровня амбиций подопечного и от реальности его притязаний на лидерство по окончании выступлений. Если эти притязания имели под собой хоть какое-то основание, у ветерана могли начаться проблемы. Если нет — игрок просто благополучно уходил из большой игры, получая в награду за многолетнюю лояльность «главному» непыльную административную или тренерскую должность в системе армейского спорта.

 В общении с Александром Яковлевичем я прошел все эти этапы. Первый начался в конце 1965-го, когда я впервые был приглашен на сбор молодежной команды СССР, фактического резерва основной национальной команды. Главным впечатлением от организации работы было тогда, как я уже рассказывал, непонимание смысла тренировочных объемов. Я и потом всегда со скепсисом относился к безумным нагрузкам, апологетом которых был Гомельский (впрочем, как мы увидим позднее, и Кондрашин тоже). На сборе в Леселидзе, о котором я тоже рассказывал, эти нагрузки, их непонятный для меня смысл удручили меня и испортили первое впечатление от встречи со сборной.

 Мое отношение к Александру Яковлевичу на тот момент можно было охарактеризовать одним словосочетанием — безмерное уважение. Я осознавал его величие, особенно явное на фоне моего собственного ничтожества, ощущал разделявшую нас гигантскую дистанцию. В Леселидзе я, кстати, по каким-то причинам оказался посаженным в столовой за один стол с Гомельским, и, честно говоря, на протяжении всего сбора у меня кусок в горло не лез, таким было уважение к мэтру.

 Без крайней необходимости ближе, чем на несколько метров, я к Гомельскому тогда старался не приближаться.

 Александр Яковлевич, как это могло показаться, не стремился сокращать эту дистанцию. Меня он просто не замечал. В двойку отобранных им для участия в турне национальной команды резервистов я не попал.

 Первые признаки потепления в его отношении ко мне наметились после первых игр, проведенных мной за сборную. Вероятно, отметив некоторые удачные действия в моем исполнении, мэтр стал «замечать» меня — заговаривать, общаться, подбадривать. При этом, разумеется, формат взаимоотношений не выходил за рамки диалога «профессор — первокурсник». Иначе тогда и быть не могло.

 Что мне еще запомнилось из первого опыта общения с Гомельским, так это его полный контроль над ситуацией, владение всеми аспектами и нюансами существования команды. Гомельский вел себя как хозяин, босс, уверенно проводящий свою линию. Сразу бросился в глаза авторитарный стиль его руководства, не предполагающий возражений и дискуссий. Авторитет Гомельского, его доминирование ощущались во всем, вплоть до мелочей. Этот авторитаризм Александр Яковлевич успешно совмещал с абсолютными лояльностью и дипломатичностью по отношению к спортивному и партийному руководству.

 По мере роста моего спортивного мастерства и опыта игрока главный тренер дозированно увеличивал меру своего доверия и расположения ко мне. Появилось место для доверительных бесед, даже обращения тренера за советом. Возможно, расположение ко мне у Александра Яковлевича со временем сложилось большее, чем к кому бы то ни было. Хочу надеяться, что я оправдывал его своей игрой.

 Доверие «главного» сложившимся мастерам не становилось для них, как я уже говорил, индульгенцией на всю оставшуюся жизнь. В повседневной жизни команды, особенно на тренировках, от Гомельского доставалось порядочно всем, и «молодым», и ветеранам. Нередко во время игры или тренировки он мог наорать и на меня. При этом знал, что я не сломаюсь, не опущу руки, а докажу свою правоту игрой.

 Некоторые игроки, уже имевшие большой стаж выступлений и опыт, продолжали панически бояться главного тренера. Помню анекдотический случай, когда Ваня Едешко, уже Олимпийский чемпион, но с пожизненным для Гомельского клеймом «кондрашинец» на лбу, приехал на игру с двумя кроссовками на одну ногу — перепутал, собирая сумку. Как вы думаете, как вышел из положения этот зрелый мастер баскетбола? Разумеется, отыграл в этих кроссовках!