карманы джинсов. Он выпрямился, убирая ее пальцы от себя, и повернулся к ней.
— Привет, Син.
Люсинда делала симпатичные серебряные украшения с использованием
драгоценных камней. Ее работа была в большей степени ремеслом, чем искусством, она
не делала украшения для выставок с участием судей, но она была самой постоянной
любовницей Исаака на таких ярмарках и выставках на протяжении пяти или шести лет.
Она была красивой женщиной. Ей было чуть за сорок, ростом она была пять футов и
шесть дюймов, ее длинные волосы были мелированы во все оттенки светлого, но это было
выполнено искусно и красиво. Светло-карие, почти золостисто-карие глаза, узкие бедра,
она не была обладательницей отменной задницы, но у нее была шикарная грудь. Она была
одета в обтягивающие джинсы (Исаак точно знал, насколько ее джинсы были
обтягивающими, он не раз стягивал их с нее) и струящуюся просвечивающуюся майку,
которая обнажала ее плечи и грудь. Она знала свои достоинства. Так как она создавала
украшения, на каждом пальце она носила по кольцу, в ушах было много серег, массивную
цепочка и кулон, а каждое запястье обхватывали браслеты шириной в несколько дюймов.
Ее приближение можно было услышать за пару миль. Но он не услышал ее приближения,
он был слишком занят своими мыслями. Настолько, что он вообще позабыл о ней и о том,
что нужно было предупредить Лилли о ее возможном появлении.
Теперь она вновь приблизилась к нему и обвила свои сильно увешенные
украшениями руки вокруг его шеи, приподнимаясь на носочках, чтобы поцеловать его. К
счастью, она не могла дотянуться до него, пока он сам бы не наклонился для поцелуя. В
этот момент он увидел, как к нему направляется Лилли. Она шла по узкой тропинке
между палаток. Он обернул свои руки вокруг талии Люсинды и отстранил ее тело от себя.
— Прости, Син. Я сюда приехал кое с кем.
Она фыркнула.
— Точно. Как и всегда, — она вновь сделала шаг в его сторону, но он удержал ее,
глядя на нее предостерегающим взглядом. Ее нахмуренные брови сошлись вместе. —
Что…? Ты что, серьезно? Ты привез с собой свою потаскушку?
Его охватило неожиданное желание залепить ей пощечину за ее замечание, но он
смог совладать с ним. Лилли подходила ближе, и, определенно, эта сцена привлекла ее
внимание. Исаак приблизился к ней, чтобы прорычать:
— Нет, я привез с собой свою старуху. Между нами все кончено, Син.
Постойте-ка — старуху?! Его собственные слова ошеломили Исаака почти
настолько же, как и Люсинду, которая отпрянула назад, глядя на него убийственный
взглядом, и пробормотала:
— Мудак, — она развернулась и направилась навстречу Лилли.
Исаак наблюдал за тем, как Лилли улыбнулась ей ослепительной улыбкой и
продолжила идти. Люсинда остановилась, развернулась и посмотрела, как Лилли
подходит к нему. Он обнаружил, что живет в своей собственной мыльной опере, которая
вот-вот грозила превратиться в гребанный ад.
Лилли подошла прямо к нему, пробормотав:
136
— Сделай это красиво, — и притянула его голову к себе, чтобы жестко поцеловать.
Испытывая небольшую жалость к Син, он повиновался и обернул свои руки вокруг
Лилли, наклоняя ее вперед и целуя до тех пор, пока она не начала задыхаться. Он
приподнял свой взгляд посреди поцелуя, чтобы увидеть, как Син развернулась и
направилась прочь.
Ну что ж, теперь он знал точно, что его женщина была ревнивой. Он хотел
надеяться, что Син послушает его, и выходные не превратятся во что-то излишне
драматичное.
Он отстранился и поставил ее на место.
— Чувствуешь себя лучше?
Лилли положила ладони на бедра.
— А кто она?
— Люсинда. Старая песня.
— Как только у тебя появится шанс, ты, вероятно, захочешь предупредить Люсинду
Старая Песня, что я могу свернуть ей шею легким движением руки, — она вошла в его
палатку и открыла коробку с вырезанными из дерева цветами. — Как думаешь, это
больше придется ей по вкусу?
Исаак счел ревность Лилли чрезвычайно сексуальной. Он терпеть не мог ревнивых
женщин. Он понял это еще давно. Исаак не менял любовниц на протяжении многих лет,
но как только те начали проявлять ревность, он незамедлительно бросал их. Но ревность
Лилли он счел восхитительной. Она дала понять ему, что он принадлежал ей — и поцелуй
был таким же. Утверждающим. Он поправил свой возбужденный член в джинсах, пытаясь
найти более удобное и менее заметное положение.
— Вряд ли. Прости меня, Спорти. Я, честно, даже не подумал о ней, — как бы все
происходящее не было сексуально, он не хотел, чтобы это переросло в проблему. Желая
направить их отношения в более спокойные русло, он подошел к ней сзади и притянул к
себе. Он прижался ртом к ее уху, вдыхая носом ее запах, такой отличный, насколько более
естественный, намного более приятный, чем удушающий аромат гардений Син, и
пробормотал:
— Моя голова забита тобой настолько, что там просто нет места не для кого больше.
Она рассмеялась, поворачивая голову к его рту.
— Хитрец.