Движда

— Шпалой его прозвали потому, что на станциях в основном работал, — пояснил Никитин несведущему Бабелю. — Один из тех, благодаря кому вы попали в реанимацию.

— Ого! — обрадовался Бабель. — А я думал места у вас здесь «глухариные». Очередной висяк будет.

— Работаем, — без обид пожал плечами капитан.

— А что значит — почти поймали? — спросил Платонов.

— Нашли его мертвым на соседней станции с проломленной головой, — равнодушно сообщил милиционер.

— Во как! — первым оценил новость Иван Петрович. — Награда нашла героя.

— Когда? — спросил Платонов.

— Сегодня утром. Скорее всего, какие-то свои разборки.

— И вы так оперативно?..

— Я сам туда ездил, — опередил вопрос Никитин.

— Что, Костя, может, и это твоя Магдалина намолила? — прищурился вдруг Бабель.

Иван Петрович и Никитин посмотрели на него с явным непониманием и осуждением. Платонов — с сочувствием.

— Она здесь ни при чем, — твердо сказал он.

— А что! Сплошная мистика: нам выписываться, а тут, как говорил Конфуций, трупы врагов по реке проплывают! Созрели!

— Протокол надо подписать, — как-то неуверенно попросил Никитин. — Я уже заготовил. Прочтите. — Он вынул очередной лист.

— Вот ведь, действительно, совпадение, — не унимался Бабель.

— Надо еще сообщника найти, — напомнил капитан.

— Да лежит... где-нибудь... тоже... в морге... — криво ухмыльнулся своему знанию Платонов.

— Вполне вероятно, — согласился Никитин, — а может, это он своего дружка и оприходовал. А сам — в бега. Вот фоторобот с ваших показаний мы уже отправили по райотделам, по линейным... Может, и всплывет где.

— А Шпала-то зверь был. Не в себе парень. Я еще в девяностые о нем слышал, когда он по малолетке чалился. Он, кстати, в школе за Машей нашей ухаживал. Да-да, за Магдалиной. У меня сын с ними учился. Во как, — поделился знаниями Иван Петрович.

— Санта Барбара, — оценил рассказ Бабель. — Костя, ты на ус мотай, будет чем с народом поделиться.

— Суета все это, — неопределенно ответил Платонов. — Что-то с этим миром не так.

— Ты только заметил? — хитро прищурился Бабель.

— Степаныч, оттого, что ты видишь это давно, легче никому не стало, — с вызовом откликнулся Константин.

— Ну, это понятно, — грустно согласился Виталий Степанович, — тут не попишешь...

— Вот именно, не попишешь, — грустная ирония Платонова передалась всем. В палате стало тихо.

День потом превратился в томительное ожидание: не Максима Леонидовича с машиной даже, а чего-то неопределенного и тревожащего. Иван Петрович пытался напоследок несколько раз заговорить с новыми друзьями на злободневные темы, рассказать о своем трудовом пути (журналисты же, вдруг для материала сгодится), но ответом ему была звонкая грусть. Платонов, сколько мог стоять на неокрепших ногах, стоял у окна и, как незрячий, смотрел в одну точку, либо спускался в больничный двор. На морге висел привычный замок. Федор, вероятно, уже обретался где-нибудь в соседней палате, напрасно ожидая прихода капитана Никитина. Хотелось срочно увидеть Машу и задать ей всего один вопрос: «Ты все это знала?». Но из этого вопроса возникал другой, куда больше и значительнее первого: что вообще она знает?

Заглянул Платонов и в ординаторскую, где пил чай доктор Васнецов.

— Андрей Викторович, а можно мне адрес Маши? — сходу попросил Платонов.

— Адрес? Маши? — врач явно не ожидал такой просьбы, был не готов ответить на нее: — Вообще- то мы тут не очень-то раздаем адреса наших сотрудников...

— Да я почти знаю, где она живет. Напротив того дома, где нас «приголубили»...

— Приголубили? Да нет... Не там. Напротив там типовая двухэтажка еще с тридцатых годов. А Маша в общаге. Общага на параллельной улице. Она как из детского дома уехала, там и живет.

— На параллельной?

— Да, общага эр-жэ-дэ. Там ее поселили. Отец у нее ремонтником в депо работал. Умер рано. Ей лет семь было. А мать еще раньше.

— Н-но... — растерялся Платонов. — Тогда действительно, откуда она могла знать про нас с Бабелем? — Он даже не понимал, кому задал этот вопрос.

— Ну, спрашиваешь. Магдалина же! — на всякий случай ответил Андрей Викторович.

— Ну да, ну да... — повернулся на сто восемьдесят градусов Константин, в голове которого вопросов стало куда больше.

— Улица Уралсовета. Она параллельно главной, но короткая. Там общага, ни с чем не перепутаешь, — сказал вслед Васнецов. — Только вряд ли дома застанешь. Она или в храме или кому помогает. У нее же послушание.

— Послушание, — повторил Платонов, словно попробовал слово на вкус.

Главред приехал только под вечер. С порога начал извиняться за задержку: одолели политики, грядет предвыборная кампания, у журналистов будет уйма работы. Бабель пообещал «лежачую» поддержку редакции, а Платонов вдруг «обломал» всех:

— А к чему все это?

— Что с тобой, Костя? — уловил его настроение Максим Леонидович.

— С нами со всеми что? — вопросом на вопрос ответил Платонов.

— Ладно, — не стал вдаваться в подробности главред, — собирайтесь. Там, в «газели», Володя для Степаныча специальный лежак соорудил. Почти переоборудовал салон. Надо еще наши издания выгрузить. Я для больницы привез. В дар. Пусть врачи и больные читают.