Дверь в стене

Интересно, что этот бюрократ высшего, так сказать, разбора, после войны был очень непопулярен в массах, что психологически понятно, он проводил жёсткую, если не сказать жестокую политику затягивания поясов, но парадоскальным образом при всеобщей нелюбви Криппс пользовался и всеобщим же уважением, так как вся страна понимала, что то, что он делает, делается им не для собственного удовольствия и уж подавно не в целях собственного обогащения. Как выразился о нём небезызвестный Джордж Оруэлл - "… даже злейший враг не может обвинить Криппса в том, что он когда-либо делал что-то ради денег, популярности или приумножения личной власти."

Ну вот, теперь вам понятно, какого калибра человек был выкачен на позицию, когда речь зашла о судьбе томящегося в гонконгской неволе дядюшки Хо. Криппс это даже не пулемёт, Криппс это одна из пушек острова Наварон. На Тайный Совет Стаффорд Криппс произвёл такое впечатление, что было решено не только немедленно отпустить сидельца, но даже и судебные издержки по делу должна была оплатить казна Его Величества.

47

Итак, решение (внесудебное, а это означало, что всё, что Нгуену вменялось, оставалось в силе) было вынесено - "освободить." Однако освобождение человека без документов предусматривало депортацию. Слово "депортация" произнесено не было, а вместо этого у Нгуена Патриота поинтересовались, согласен ли он добровольно покинуть пределы колонии. Тот бодро ответствовал, что да, согласен (ещё бы он не соглашался! да и бодяга с отсидкой и отлёжкой тянулась к тому моменту уже полтора года и не только Гонконг надоел Нгуену, но и Нгуен надоел Гонконгу). На резонный вопрос, а в каком же направлении он собирается из колонии двигать, хитрый Нгуен заявил, что он желает получить временное убежище в Лондоне, а там, мол, видно будет.

По этому ходу сразу видно, что Нгуен был не дурак.

Дело, однако, в том, что дураками не были и англичане.

Они согласились.

Нгуен захлопотал, собираясь, но, в разгар сборов он вдруг сообразил то, что англичане соображали, давая ему своё "добро". Судно, на котором Нгуен должен был отбыть к берегам туманного Альбиона, на пути следования проходило Суэцким Каналом, в Порт-Саиде оно, как и любое судно, должно было подвергнуться досмотру, а это означало, что на борт поднимутся представители Французской Республики в сопровождении жандармов и с наручниками наготове.

Нгуен покрылся холодным потом и заявил, что Лондон это, конечно, город его мечты, но что попасть туда он должен как-то минуя Суэц. "No hay problema, - сказали ему хорошо знающие английский язык англичане, - как тебе будет угодно, дорогой. Ты можешь следовать в старую и добрую не покидая пределов Британской Империи, так что остаётся такая малость, как заручиться согласием Австралии и Южной Африки, давай их спросим."

Австралия и Южная Африка на запрос ответили категорическим отказом.

"Это ж надо, - сказали англичане. - Ты только посмотри как нехорошо получается. Что теперь-то делать будем?"

Нгуен тяжко вздохнул и решил вернуться в СССР, куда ему возвращаться хотелось не очень. Но тут возникло очередное препятствие - Британская Империя не разрешала советским судам заходить в Гонконг, а ближайшим местом, где можно было, голоснув, попасть на корабль под серпасто-молоткастым был Сингапур. "Хочу в Сингапур" - сказал хмурый Нгуен. "С нашим вам удовольствием" - сказали весёлые англичане и Нгуен оказался в Сингапуре.

Но в промежутке между "хочу" и "оказался" произошло очень и очень интересное. Из гонконгской тюрьмы Нгуена выпустили, но произошло это тайно, что неудивительно, ведь его судьбой озаботился Тайный Совет, но тайное рано или поздно становится явным и ставшего вне прочных тюремных стен совершенно беззащитным Нгуена следовало как-то утаить от шмыгающих по узким гонконгским улочкам явных агентов Сюрте и тайных сотрудников секретных французских служб.

И Нгуен спрятался в доме своего бескорыстного благодетеля Лоесби, а тот, благодеянием не ограничившись, принялся бескорыстно же распространять слухи о скоропостижной смерти Нгуена Патриота в госпитале от чахотки. Так, во всяком случае, об этом рассказывается по сегодняшний день. Не знаю, насколько успешным в роли распространителя слухов оказался Лоесби, но дело в том, что были подделаны ещё и больничные документы, а к ним доступа у Лоесби не было и быть не могло. Причём, поскольку не продавец обманывал на базаре покупателя, а одно государство (БИ) обманывало другое государство (Французскую Республику), то обман должен был выглядеть так, чтобы носа не подточил комар государственный, а он его не подтачивал целых десять лет. Целых десять лет Франция верила в смерть Нгуена в гонконгском госпитале и целых десять лет, получая время от времени свидетельства того, что Нгуен жив живёхонек, французы от них отмахивались как от дезиноформации.