Дверь в никуда

Караван отправлялся в путь очень рано, с самым рассветом. Так что после беседы у эльфийского посланника выспаться толком не удалось. То, что до этого на корабле Никита спал впрок, не помогло, а только помешало. Так что когда он, протирая поминутно глаза, добрался до места сбора, то так с кулаками у глаз и застыл. Зрелище было впечатляющее. Сам по себе караван — ерунда. Просто вереница груженых телег. Но вот запряжены в эти телеги не лошади, а единороги. Прядают ушами, фыркают, храпят, бьют копытами, сытые, видать, потряхивают гривами. И сверкают в солнечных лучах длинными рогами. Солнце только над горизонтом поднялось, еще красное, и в его лучах рога сверкают красным, как окровавленные. Будто эти единороги только что вышли из битвы с драконом или грифоном. Но упряжные единороги — цветочки. Вот всадники на единорогах — это да, это красиво. И не какие-то там худосочные девственницы, а могучие мужики в добротных кожаных куртках с большими арбалетами наперевес скачут вокруг телег. Конечно Никита видел уже единорога. В сущности большой лось с лошадиными формами и рогами, слившимися и свившимися в один. Но здесь единороги были на подбор крупные, с гладкими круглыми боками, сверкающей шкурой. Все как один гнедые. Судя по их резвому возбуждению, все в хорошей форме. И самое главное, что их здесь много.

На телегах Никита заметил и уложенные копья. Да, похоже действительно непростое это дело — путешествовать в эльфийские земли, если торговый караван снаряжается как на битву. Разбойники? Тут Никита сообразил, что на телегах лежат все же не копья, а рогатины. У каждой за сверкающим жалом широкое перекрестье. И древки сталью не окованы. То есть не на человека оружие, а на зверя скорее. Да и лат ни у кого не видно. Куртки толстой кожи у многих, но лат или кольчуг нет ни у кого.

Маг подошел к начальнику каравана, коротко с ним поговорил. После чего предложил свалить рюкзаки на телеги и самим садиться. По одному на телегу, чтобы не перегружать. Вскоре после этого тронулись. По ровному ехали быстро, хорошей рысью, так что пешком пришлось бы бежать. Дорога сухая, плотная. Возчик Никитиной телеги несколько раз оборачивался, с любопытством осматривая пассажира, дружелюбно улыбался лягушачьим ртом, но в разговор не вступил. Вид у него был глуповатый и немного страшный из-за огромного шрама, пересекающего лоб, глаз и щеку. Когда наконец возчик решился заговорить, то Никита ни черта не понял. Точнее, не понял переводчик. Потому что даже на слух Никиты было понятно, что с дикцией у парня не очень. Как будто рот кашей набит под завязку. Возможно все дело в шраме, в той давней травме. Никита постарался улыбнуться как можно дружелюбнее и сказал:

— Ты извини, я сам вашего языка не знаю еще. Мне вот эта штука переводит, — Никита ткнул пальцем в плечо, где был закреплен мобильник — а она тебя не понимает.

Парень сокрушенно вздохнул, пожал плечами. Перевод он явно понял. Потом показал на свой шрам и что-то еще сказал. Никита опять не понял. Тогда парень бросил вожжи и изобразил пантомиму. Поднял руки, заворчал, потом махнул одной. Как Никита понял, его ранил какой-то крупный зверь. Парень ткнул пальцем в рогатину и еще что-то проворчал. Потом поспешно отвернулся и схватился за вожжи, восстанавливая управление своим транспортным средством, поскольку единороги уже успели сместиться к обочине и пытались обкусывать на ходу веточки с кустов. Больше разговаривать парень не пытался. Никите даже жалко немного его стало — хороший мужик, не злой, по крайней мере. Да и самому скучно. Пришлось развлекаться обозреванием окрестностей.

Обозревать пока было особо нечего: лес, кусты по обочине. Дорога вилась по склонам тех же пологих холмов, что окружали город корабелов. Так что больше Никиту развлекало другое. Дорога хоть и ровная была, но телега без рессор прыгала на каждом камешке, каждой рытвинке. А под боком у Никиты были не подушки с сиденья гравикара, или хоть бы древнего мерина шестисотого, а мешки, кажется со стальными слитками. Да еще древко рогатины. И ремни безопасности в этом средстве передвижения предусмотрены не были, так что приходилось хвататься за что придется. Тоже жесткое и не слишком для этого приспособленное. Шершавое и занозистое, в смысле. А потом стало веселее: дорога на подъем пошла. Единороги перешли на шаг, тряска уменьшилась, но Никите пришлось сойти с телеги и идти пешком, как и прочим пассажирам и возчикам. А потом и подталкивать телегу вверх своим плечом. Все так делали, кроме Мага, а выделяться неудобно все же. А потом дорога снова пошла вниз и единороги снова пошли рысью, набивая синяки на Никитиных боках угловатым содержимым мешков. Но недолго, а следом снова подъем. И так продолжалось довольно долго. Пока дорога не пошла почти ровно по склону холма над обрывом. А внизу бурлила могучая река.