Дверь в лето

Гейнс так и сделал. Теперь было необходимо убрать из комнаты всех остальных. Он с равнодушным любопытством осмотрел охрану.

— Что, Ван, боитесь, что один не справитесь с безоружным человеком? Или господа функционалисты уже не доверяют друг другу?

Ван Клик побагровел. Гейнс бесстрашно улыбался. Наконец, коротышка достал пистолет и показал своим людям на дверь.

— Выметайтесь, ребята.

— Но, Ван…

— Убирайтесь, я сказал!

Когда они остались вдвоем, Ван Клик потрогал рубильник, тот самый, который показывал Гейнсу на экране визора и направил на своего бывшего шефа пистолет.

— Вот так, — прорычал он. — Только попробуйте рыпнуться! С чем вы пришли?

Гейнс широко улыбнулся.

Ван Клик нахмурился…

— Чему вы радуетесь? — спросил он.

Гейнс, наконец, снизошел до ответа.

— Вы искренни, Ван. Это хорошо. Вы затеяли функционалистскую революцию, а себе оставили одну функцию — взорвать дорогу. Скажите, чего вы так боитесь?

— Я не боюсь!

— Не боитесь? Вы? Сидите здесь, собираетесь с помощью этого рычажка сделать харакири и при этом пытаетесь убедить меня, что ничего не боитесь. Да если ваши люди узнают, что должны воевать лишь ради ваших амбиций, они вас шлепнут в один момент. Вы ведь этого боитесь?

Ван Клик оставил рубильник и вскочил.

— Я не боюсь! — завопил он, подбегая к Гейнсу, который продолжал сидеть, широко улыбаясь.

— Боитесь! В эту минуту вы боитесь меня. Боитесь, что я найду прореху в вашей защите, боитесь кадетов, которые не салютуют вам, боитесь, что они будут смеяться у вас за спиной, боитесь за обедом взять не ту вилку, боитесь всех, кого видите — боитесь, что они вас не заметят.

— Нет! — заорал Ван Клик. — Вы… Вы вонючий сноб! Думаете, если вы важная шишка, значит все хуже вас! — он запнулся, пытаясь сдержать слезы ярости. — Вы и ваши гнусные кадетишки…

Гейнс смотрел на него изучающе. Вот когда раскрылся характер Ван Клика и удивительно, что он не замечал этого раньше. Он припомнил, что Ван Клик не представлял собой ничего особенного, пока он сам не помог ему выбраться наверх. Теперь нужно было сыграть на его слабостях, отвлечь от рубильника. Пусть вся его ярость будет направлена на Гейнса. Только сделать это нужно осторожно, чтобы не допустить пальбы, да и самому обойтись без крови, отвоевывая рубильник.

— Ван, — с улыбкой сказал Гейнс, — вы ведь всего лишь надутое ничтожество. Это у вас на лбу написано. Я же вас насквозь вижу: вы третьесортный человечишка, Ван, и всю жизнь боялись, как бы кто-нибудь не дал вам пинка. Директор… Тьфу! Если бы все функционалисты были вроде вас, мы бы наплевали на них — пусть захлебываются в собственном дерьме, — и он демонстративно повернул свой стул, садясь спиной к Ван Клику и его пистолету.

Ван Клик бросился к обличителю, встал в нескольких футах от него и прокричал:

— Ты… Я тебе покажу… Всажу в тебя весь магазин и вот мой ответ!

Гейнс откинулся на спинку стула, потом встал с него и пружинистым шагом пошел на Ван Клика.

— Положите вашу пукалку на место, пока сами не застрелились.

Ван Клик отступал шаг за шагом.

— Не подходите ко мне! — закричал он. — Не подходите — или я застрелю вас, клянусь богом!

“Вот так”, — подумал Гейнс и кинулся коротышке под ноги.

Пистолет рявкнул над самым его ухом. Слава богу, не задело. Они катались по полу. Для такого коротышки Ван Клик был крепок. Где пистолет? Вот он! Гейнс схватил пистолет, вырвался.

Ван Клик остался лежать, скорчившись на полу, и из-под его век катились слезы. Он всхлипывал, как обиженный ребенок.

Гейнс посмотрел на него с каким-то подобием жалости, наклонился и легонько тронул его за ухом рукояткой пистолета, потом подошел к двери, прислушался и осторожно запер.

Веревка все еще была натянута. Он осмотрел узел и развязал его, отведя рубильник в безопасное положение. Потом повернулся к экрану на контрольной ’панели и вызвал Фресно.

— Все в порядке, Дейв, — сказал он, — начинай атаку и, ради всего святого, поживее! — и выключил экран, чтобы вахтенный не увидел, как его трясет.

На следующее утро Гейнс, довольный, расхаживал по помещению Главного Пульта. Дороги катились — их пустили уже давно. Это была долгая ночь. Инженеры и кадеты дюйм за дюймом проверили весь сектор Сакраменто, потом переключили на другие пульты два испорченных субсектора. На дороги катились — даже сквозь пол была слышна их вибрация.

Он остановился позади изможденного, заросшего щетиной человека.

— Почему вы не идете домой, Дейв? — спросил он. — Макферсон справится и без вас.

— А вы сами, шеф? Вид у вас далеко не цветущий.

— Ну, я — то вздремну после завтрака у себя в кабинете. Я позвонил жене и сказал, что не мог вчера встретить ее, теперь она едет за мной сюда.

— Злится?

— Не то, чтобы очень, но вы ведь знаете, как это бывает у женщин, — он повернулся к приборной панели, изучая данные всех шести секторов: Кольцевая Сан-Диего, сектор Анжелес, сектор Бейкерсфилд, сектор Фресно, сектор Сток… Стоктон! Боже правый! Блейкинсоп! Он же оставил австралийского министра в Стоктоне и за всю ночь даже не вспомнил о нем!

Он бросился к двери, крикнув через плечо:

— Дейв, велите подать мне машину и как можно быстрее!