Очень просто, государь: друзья так меня расхваливают, что превращают в осла, а враги прямо говорят, что я осел; стало быть, враги помогают мне познать самого себя, а друзья морочат голову; ну, а так как выводы подобны поцелуям и четыре «нет» дают в итоге два «да», то и получается, что хорошо по милости врагов и худо по милости друзей.
Восхитительное рассуждение!
Вот уж нет, государь, хотя вы, видать, решили удостоить меня великой чести и вступить в число моих друзей.
Ну, от моей дружбы тебе худо не будет: на, возьми золотой.
Пожалуйста, государь, станьте двурушником и удвойте левой рукой дело правой.
В твоем совете мало благородства.
Я только советую, чтобы ваше благородство посоветовало вашей плоти и крови слазить в карман.
Что ж, придется согрешить и стать двурушником: на тебе еще один.
Раз, два, три — вот это действительно круглый счет. Недаром говорят, что без третьего раза как без глаза, а на третий раз ноги сами пускаются в пляс; если вы мне не верите, прислушайтесь к колоколу святого Бенедикта49: раз, два, три.
Ну, нет, больше ты меня не одурачишь и денег из меня не вытянешь. Вот если ты скажешь своей госпоже, что мне нужно побеседовать с ней, и приведешь ее сюда, тогда, может быть, моя щедрость снова проснется.
В таком случае, государь, побаюкайте вашу щедрость, пока я не вернусь. Я иду, государь, только не думайте, что если я чего-то хочу от вас, так, значит, я и впрямь впал в грех похоти. А покамест, государь, пусть ваша щедрость действительно вздремнет, я ее сию минуточку разбужу.
А вот и мой спаситель, ваша светлость.
О, мы уже встречались с ним! Я помню,
Он был тогда в грязи и, как Вулкан,
Весь черен от порохового дыма.
Он — капитан суденышка дрянного,
Осадки и вместимости ничтожной,
И все же причинил такой ущерб
Сильнейшему из наших кораблей,
Что даже гнев и зависть побежденных
Ему воздали должное. — В чем дело?
Мой государь, Антонио пред вами:
Им «Феникс» был захвачен вместе с грузом
И «Тигр» на абордаж взят в том бою,
Где ваш племянник Тит ноги лишился.
Сегодня он, забыв и страх и совесть,
Ходил по нашим улицам открыто
И даже с кем-то дрался.
Государь,
Он шпагу обнажил в мою защиту,
Но столько странного наговорил,
Как будто был горячкою охвачен.
Прославленный пират! Морской разбойник!
Что за безумье привело тебя
К твоим врагам, которым ты нанес
Кровавую обиду?
Славный герцог,
Прозваний этих я не заслужил:
Я не пират и не морской разбойник,
Хотя и вправду ваш старинный враг.
Сюда я колдовством был завлечен:
Вон тот молокосос неблагодарный
Из пенной пасти яростного моря
Был мной спасен, — он погибал в волнах.
Ему я жизнь вернул, ему я отдал
Свою любовь, не знавшую предела.
Пришел я во враждебный этот город
Из преданности, из любви к нему,
А он, хитрец и лицемер трусливый,
Боясь опасность разделить со мной,
Отрекся от меня и отдалился
На двадцать лет в один короткий миг.
Он даже возвратить мне отказался
Мой кошелек, всего лишь час назад
Ему врученный.
Что за странный бред!
Когда, по-твоему, пришел он в город?
Сегодня. А до этого мы с ним
Три полных месяца не разлучались:
Мы дни и ночи проводили вместе.
Графиня! Божество сошло на землю!
А ты, приятель, не в своем уме:
Три месяца мне служит этот мальчик.
Теперь в сторонку отойдите с ним.
Чем может быть Оливия полезна
Прославленному герцогу Орсино? —
Цезарио, ты слова не сдержал.
Сударыня!
Прекрасная графиня!
Цезарио, ответь же! — Ваша светлость…
При герцоге мне долг велит умолкнуть.
Ах, только старой темы не касайтесь:
Она, как после музыки вытье,
Противна мне.
Все так же вы жестоки.
Все так же постоянна, государь.
В своем упрямстве? Злая красота,
На чей алтарь, молитвам недоступный,
Души моей бесценнейшую нежность
Я приношу, — скажи, что делать мне?
Да все, что вам угодно, ваша светлость.
Быть может, должен мне служить примером
Египетский пират, что перед смертью
Хотел убить любимую?50 Ведь ревность
Порой в своих порывах благородна…
Но нет! Хотя ты страсть мою отвергла —
И я отчасти знаю, кто посмел
Закрыть мне путь к венцу моих желаний, —
Живи и впредь принцессой ледяной!
Но твоего избранника, любимца, —
Клянусь, он горячо любим и мной, —
Не допущу к тебе, жестокосердой,
Отвергнувшей меня ради него. —
Пойдем, мой мальчик! Злоба мозг туманит.
Я погублю тебя, ягненок хрупкий,
Мстя ворону в обличии голубки.
А я, чтоб только вам вернуть покой,
С восторгом смерть приму, властитель мой!
Куда, Цезарио?
Иду за ним,
Кого люблю, кто стал мне жизнью, светом,
Кто мне милей всех женщин в мире этом.
Коль это ложь, пускай огонь небес