"Две жизни" (ч.II, т.1-2)

— Крайне тронут вашим вниманием. В данную минуту я совершенно свободен, но я жду из Парижа свою невесту с её родителями. Невесте моей очень не хотелось в Париж, но родители настояли на парижских нарядах, побаиваясь, очевидно, строгого суда моих сестёр и матери. Туалеты заказаны по телеграфу из Гурзуфа, так что времени это займёт мало. Я всё же думаю, что провести завтрашний день в вашем чудесном обществе я мог бы без риска. Но…

— Нет, капитан, раньше понедельника своих гостей не ждите, слишком сложен для них этот вопрос. Вам же до этого времени делать в Лондоне нечего. Если вы хотите, чтобы кто-нибудь справлялся, нет ли для вас экстренных сообщений, то мой человек будет в городе и завтра, и в субботу. Соглашайтесь скорее, и я поведу вас гулять.

Капитан радостно взглянул на лорда Бенедикта и, смеясь, сказал:

— Когда хочется, соглашаться легко. Мне же так хочется иметь возможность высказать, какое чувство необычайного счастья испытываю я в вашем доме. Точно я жил здесь в раннем детстве, а теперь вернулся взрослым, так волнует меня этот дом, лорд Бенедикт.

— Я рад, очень рад, капитан. Живите, как в родном доме. Вечером Алиса нам поиграет, и я уверен, вы ещё больше полюбите нас.

Капитан вздрогнул и побледнел, вспомнив Анну, её игру, Ананду, своё видение… Флорентиец взял его под руку и, пригласив всех желающих присоединиться к предобеденной прогулке, направился к выходу в парк. Генри, не спускавший глаз с капитана, чувствовал себя забытым и одиноким. Он вспомнил о матери, об их бедности, о том, что он мог бы предоставить ей хотя бы минимальный комфорт и красоту, которые она так любит. Но до сих пор он думал только о себе, ничего не достиг и ничего не дал матери.

— А вы разве не с нами, мистер Генри? — услышал он голос Алисы и увидел, что сидит один за столом, а возле него стоят Алиса с Амедеем.

— Боже мой, что сказал бы лорд Бенедикт о моей рассеянности! День ещё не кончился, а я уже успел дважды проявить бестактность. Что же будет дальше?

— Дальше всё будет прекрасно. Предложите мне руку и пойдём догонять друзей. По смеху Сандры мы сразу определим, где их искать.

— Я был бы счастлив, леди Алиса, исполнить ваше приказание, но не имею понятия, как ведут даму. Будьте милосердны, идите с лордом Амедеем, а я пристроюсь подле вас. А то я что-нибудь да натворю, уж пожалейте меня, пожалуйста, — молил Генри.

Со смехом взяв незадачливого кавалера под руку, Алиса вскоре заставила его забыть о своей застенчивости. Доброта девушки, её приветливость, маленькая, воздушная фигурка — всё наводило на мысль о поразительном сходстве с его красавицей-матерью, которую он, ещё сравнительно недавно, помнил златокудрой. — Отчего вы так печальны. Генри?

— Я впервые понял, сколько совершил в жизни неверных поступков, а потому впадаю в грусть.

— Ну, Генри, если впадать в грусть, да ещё начать раскаиваться, тогда не хватит времени побыть весёлым. Забудьте ваши скорби, пока живёте здесь. Расскажите нам что-нибудь о понравившемся нам всем капитане. Вы его давно знаете?

— Я познакомился с ним в Константинополе у Ананды, — с трудом выговорил это имя Генри. Но тут же встретил взгляд Алисы, такой добрый и ласковый. И Алиса, с её огромными синими глазами, была до того похожа на миссис Оберсвоуд, что у Генри стало легче на душе. Он перестал чувствовать себя одиноким и рассказал своим спутникам всё, что знал о капитане, об Анне, о её чудесной, волшебной игре и красоте.

— Сегодня вы будете играть нам. Я боюсь этого момента. И не один я его боюсь. Я видел, как вздрогнул Джемс Ретедли, когда лорд Бенедикт упомянул о музыке. Уверен, что он так же страдал, когда играла Анна. Я-то рыдал, в моей душе клокотал ад, словно в моём сердце смешалось и боролось между собой всё добро и зло мира. Правда, мне кажется, что нет на свете человека, могущего спокойно слушать игру Анны или Ананды. А уж оба вместе они разрывают сердце на части, заставляя вас понимать своё ничтожество и беспредельную красоту жизни.

— Вы меня не бойтесь. Я только любительница. Я ещё ученица, а не настоящая пианистка. Это снисходительность лорда Бенедикта заставляет его слушать и хвалить меня.

— Да, — улыбаясь, вставил Амедей. — Если вы ещё только ученица, то что же будет, когда станете артисткой?

— Трудно сказать, лорд Мильдрей, достигну ли я этого. Папа был пастор, а выше его, считаю, я певцов не слышала, если не считать лорда Бенедикта, в голосе и пении которого есть что-то особенное, чего я словами описать не могу.

Генри вспомнил голос Ананды, вспомнил, как бывало тот играл в Венгрии под аккомпанемент своего дяди, и у бедного юноши скатилась непрошеная слеза прямо на ручку Алисы.

— Генри, я видеть этого не могу, и ещё больше не хочу, чтобы это видел лорд Бенедикт, — очень тихо, очень спокойно, но так повелительно сказала Алиса, что слёзы юноши мгновенно высохли.

— Простите, — прошептал Генри, отирая слезу с её руки. — Я болен и потому не владею собой.