Две зари

– Я вникать в споры ваши не буду, – говорил обоим священнослужителям Святослав. – Мы люди простые, у нас в голове только думательная кость, чтобы было шлем на что надевать. От сына у вас там дух святой, от отца – это нам все невразумительно. Если бог ваш так силен, как говорите, – покажите нам его силу.

– Позволь мне выступить перед твоим народом со словом увещевания, – ответил Адальберт. – Позволь мне поведать твоим людям о заветах и чудесах Господних, дабы знали они, к чему я веду их. Так же ты можешь поступить, как уже однажды при святом епископе Ансгарии делали свеоны, ваши родичи: по воле короля Олава, что проводил собрание народа в Бирке, когда прибыл туда Ансгарий, бесстрашный борец Господень, бросали жребий и вопрошали своего идола, дозволяет ли он ставить церковь. И когда жребий выпал благоприятно, король дал всем позволение креститься.

– Совет, поистине достойный питомца папы Иоанна! – воскликнул отец Ставракий даже раньше, чем удивленный Святослав придумал ответ. – Папа Иоанн пьет вино в честь Венеры и Юпитера, а сей отважный муж предлагает в деле Христовом спросить желания идолов! Слепой ведет слепых! А что я скажу тебе, княже, – обратился он к Святославу, пока теперь уже Адальберт в негодовании искал ответ, – известно ли тебе, княже, что предок твой уже однажды сказал иерею некоему эти же самые слова на этом же самом месте?

Явно довольный оборотом разговора, грек улыбнулся не без торжества.

– Мой предок? – Святослав недоверчиво подался вперед. – На этом месте? Кто еще такой?

Позор для князя – перед всеми людьми спрашивать «кто такой» о собственных дедах. Но из сидевших некогда на этот самом месте Святослав знал только отца и Олега Вещего – своего «стрыя великого»[38], а про них такого не рассказывали.

– Это было весьма давно, при мудром царе Василии Македонянине – основоположнике нынешнего царского рода, и при патриархе Игнатии. Росы и тогда тревожили набегами пределы Романии, но Василий август щедро дарил им золото, серебро и шелковые одеяния и тем склонил к миру и даже убедил приобщиться к спасительному крещению.

– А, так ты про Аскольда? – сообразил Святослав.

Он слабо разбирался в царях, совсем не разбирался в патриархах, но кто и когда ходил в походы на Царьград, знал настолько хорошо, насколько это было возможно.

– Игнатий избрал из мужей своих одного, славного благочестием и ученостью. Имя сего иерея доподлинно неизвестно: одни называют его Михаилом, другие Леоном либо Алексием. И когда явился он в сию страну, князь сел перед собранием старейшин, как ты сейчас, – отец Ставракий обвел почтительным движением руки Святослава на престоле и передних мужей на длинных лавках гридницы, будто приглашая и приобщая их всех к славным деяниям минувших веков, – и стал рассуждать с ними, что лучше: старое их поклонение идолам или вера в Христа. Иерей, будучи спрошен, какие блага несет вера его и в чем ее сила, поведал им о заветах Спасителя, о разных чудесах, о трех мужах-христианах, кого царь Навуходоносор повелел бросить в горящую печь, а они вышли оттуда невредимы. И князь истинно твоими словами отвечал: пока не увидим сего сами, не поверим. Тогда взял иерей книгу святого Евангелия и бросил в костер. Прошло немало времени, когда же погас огонь, оказалось, что божественное Евангелие не претерпело никакого ущерба. Увидев это, удивились люди, но без сомнений уже приступили к крещению.

По гриднице прокатился гул, но скорее недовольный. На лицах тоже было недовольство. Чего не знал и не мог учесть хитрец Ставракий: нынешние русы, третье-четвертое поколение тех, чьи деды отняли Киев у дружины Аскольда, в глубине души до сих пор считали тех прежних русов своими соперниками и не спешили брать их за пример.

– И ты можешь то же сотворить? – Святослав насмешливо прищурился.

Он еще не знал, как поступит, если чудо удастся повторить; да и гибель крещеного Аскольда от руки Олега в его глазах куда яснее указывала, чьи боги сильнее.

– Сказал Господь: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит»[39].

– Соглашаешься, значит, – уточнил Асмунд.

– Если поистине хотите вы убедиться в силе Господней, то ради веры вашей сотворит Он чудо сие.

– Прикажи, князь, сделать два костра, – сказал Адальберт, с надменным лицом слушавший речи грека. – И я покажу тебе чудо неопалимой святой книги, дабы ты видел, что в Римской церкви – истинная сила Господня.

Гридница снова зашумела, но теперь скорее весело. Адальберт и Ставракий обменялись взглядами, в которых решимость мешалась с досадой. Никто не хотел отступать, но каждый знал, что в этом состязании вперед не выйти.

– Так там, погодите! – крикнул Игмор. – Ты про печь говорил чего-то? Не это твое, – он обвел руками в воздухе нечто прямоугольное, – пергаменты которое, а самого человека надо в печь!

– Игмор, что ты говоришь? – Эльга поморщилась. – Человек тебе не коровай!