Две твердыни

— Не надо, — ответил Голлум. — Не надо, если хоббиты хотят скорее дойти до темных гор и скорее встретиться с Ним. Можно немного пойти назад, немного вокруг, — он показал тонкой рукой на север и восток, — там твердая холодная дорога прямо к воротам. Там много слуг высматривают гостей, да-да, их встречают и провожают прямо к Нему. Да, да. Глаз всегда стережет ту дорогу. Давно-давно там поймали Смеагола, — Голлум задрожал. — Но с тех пор Смеагол не тратил времени зря, он не ленился, нет, глаза работали, ноги работали, нос работал. Я сейчас знаю другие дороги. Труднее, дальше, идти надо медленно, но лучше, если мы не хотим, чтобы Он нас увидел. Идите за Смеаголом: он поведет вас через болота, через туман, через хороший густой туман. Идите за Смеаголом осторожно, и, может быть, вы зайдете далеко, очень далеко, прежде, чем Он вас поймает.

День вставал хмурый, утро было безветренное, над топями клубились тяжелые туманы. Ни один луч солнца не пробивался сквозь низкие тучи, и Голлум требовал выходить сейчас же, не тратя ни минуты. Поэтому привал путники сделали совсем короткий, после чего вступили в хмурый, молчаливый, темный и сырой мир, сразу потеряв из виду и горы, с которых только что сошли, и горы, к которым стремились, и вообще все. Шли очень тихо, гуськом: первым Голлум, за ним Сэм, потом Фродо.

Фродо, казалось, устал больше всех, и хотя двигались они медленно, часто отставал. Но хоббиты были рады, что местность, которая издали казалась одной сплошной трясиной, на самом деле представляла собой долину, покрытую густой сетью разлившихся луж, топкой грязи и болот, среди которых зоркий глаз и проворные ноги все-таки могли найти тропу. У Голлума явно были зоркие глаза и быстрые ноги, и он ими умел пользоваться. Но и ему приходилось туго. Он то и дело поворачивал голову то влево, то вправо, принюхивался и что-то бормотал себе под нос. Иногда он поднимал руку, останавливал хоббитов, а сам шел вперед на четвереньках, щупая почву ногами и руками, или прислушивался, припадая ухом к земле.

Пейзаж был хмурым и однообразным. На всеми забытой гнилой пустоши еще продолжалась холодная, мокрая зима. Вместо настоящей зелени лишь бледные синеватые водоросли плавали поверх мутных стоячих вод. Кое-где во мгле вырисовывались космы увядшей травы и засохшие стебли тростника, как напоминание о давно забытом лете.

К полудню день немного прояснился, туман чуть поднялся и поредел. Где-то высоко над всей этой гнилью и туманами в светлом мире плыло золотое солнце, под ним сверкали белоснежные клубы облаков, а сюда вниз проникали только бледные бесцветные лучи, не дающие тепла. Но даже от такого света Голлум корчился и ежился. Он остановил хоббитов, и все трое, как маленькие затравленные зверьки, присели под бурой стеной камыша. Стояла тишина.

— Ни одной птички! — грустно заметил Сэм.

— Ни одной птички! — повторил Голлум, облизываясь. — Птички вкусные. Тут нет птичек. Червячки тут, змейки… много всяких ползучек живет. А птички не живут! — жалостно закончил он.

Сэм посмотрел на него с отвращением.

Кончался третий день их путешествия с Голлумом. Еще до того, как в горах удлинились вечерние тени, а в этом тумане теней не было, — они двинулись дальше. Шли почти без остановок, упорно стремясь вперед, останавливались редко и ненадолго, и то не на отдых, а по сигналу Голлума, который чем дальше, тем больше осторожничал и часто колебался, когда тропы расходились. Теперь они были в самом сердце Гиблых Болот.

Шли в темноте, низко наклонившись над тропой, след в след, внимательно следя за проводником и повторяя каждое его движение. Почва была здесь вязкая, со всех сторон мутно поблескивали стоячие лужи, между ними трудно было найти место, чтобы поставить ногу, не попав в чавкающую грязь. Если бы трое путников не были маленькими и легкими, ни один из них не прошел бы через трясины.

Наступила кромешная ночь, даже воздух казался черным и густым, так что трудно было дышать. Когда появился первый огонек, Сэм принялся тереть глаза, думая, что это ему привиделось от усталости. Огонек мелькнул слева, он был далеким, бледно-зеленым и скоро погас. Потом стали зажигаться другие, они напоминали красноватые угольки в дыму или колебались, как язычки пламени над свечами, только самих свечей не было; иногда они спокойно стояли на месте или медленно плыли, иногда вдруг рассыпались в стороны и таяли, будто невидимые руки прикрывали их призрачными саванами. Ни Фродо, ни Голлум не произносили ни слова. Наконец Сэм не выдержал.

— Что это? — спросил он Голлума шепотом. — Откуда огоньки? Они уже со всех сторон. Это не западня? Кто их зажигает?

Голлум поднял голову. Вокруг разливалась темная вода, и он ползал на четвереньках, разыскивая дорогу.

— Да, да, со всех сторон, — так же шепотом ответил он. — Это обманные огни. Свечи умерших, да, да. Не смотри на них! Не ходи к ним! Не думай о них! Где господин?