Две сестры

— Я знаю, — сказал он мне, — положение де Ремонвиля. Он уже несколько времени тому назад порвал все сношения с этой подругой, влиянию которой он слишком поддавался. Она его много эксплуатировала и обманывала, но как скоро он убедился, что она недостойна его любви, он оставил ее навсегда. Что же касается детей, то, имея повод лишь сомневаться, он поступил как честный человек и обеспечил их существование. Многие из светских молодых людей бывают в подобных же положениях, милая моя Сара, и в наши дни трудно найти такого, который дожил бы до тридцати двух лет, никогда не злоупотребив своей свободой. Конечно, я предпочел бы для Ады молодого человека, еще незапятнанного этими случайными связями. Но Ада еще очень молода и по годам, и по характеру, инстинкт ее влечет к человеку сложившемуся, рассудок которого, в связи с известной опытностью, мог бы развить ее собственный. И я надеюсь, что де Ремонвиль, привыкнув выносить бурные выходки и неверность недостойной подруги, найдет очаровательными невинные капризы честной и доброй женщины.

Я была очень простодушна в то время и дала себя убедить. Я последовала совету отца и решилась не мешать упоению Ады открытием, которое, мы заверяли себя, было совершенно бесполезно.

Мы поступили дурно, мы оба ошиблись. Я прощаю это отцу, но не могу простить самой себе. Я делала над собой усилия, чтобы подавить свое инстинктивное отвращение и недоверие к де Ремонвилю. К тому же, я боялась снова возбудить в Аде ее старую ревность. Я право не знаю, было ли то ослепление или трусость с моей стороны. В совести моей происходила борьба, это верно, но боролась она в потемках, потому что мне самой недоставало опытности. Я убеждена, что совесть — вещь относительная к лицу; она недостаточна без понятия об идеале и без знания действительности. В ту пору, когда состоялась эта роковая свадьба, я слишком принадлежала идеалу, и Бог знает, исправилась ли я и теперь.

Ада провела свой медовый месяц в каком-то опьянении, и мы с отцом тоже. Муж любил ее, по-видимому, безраздельно, и счастье нашей дорогой девочки казалось нам упроченным.

Прошло немного времени, и мы заметили, что г. де Ремонвиль сильно запутался в долгах. Отец мой все заплатил до последней копейки, не сказав ему ни слова упрека и не убавив ничего из годового дохода, назначенного им Аде. Щедрость эта стоила ему больших пожертвований, потому что отец мой был не богат.

Все наше состояние досталось нам от матери, и хотя ему и было обеспеченно пожизненное пользование этим состоянием, он вскоре разделил его между нами. Я бы глубоко оскорбила его, отказавшись принять мою долю. Итак, я должна была согласиться на то, чтобы он из главы семейства превратился в нашего гостя и нахлебника. Его эта перемена, по-видимому, нисколько не огорчала и не тревожила за будущее, но я страдала за него и спрашивала себя, что с ним станется, если я выйду замуж.

Для меня было очевидно, что г. де Ремонвиль, пока еще связанный благодарностью, не замедлит вскоре вменить себе в заслугу свое вежливое снисхождение ко всем понятиям моего отца, что мало-помалу эта заслуга покажется ему стеснительной обязанностью, и что настанет день, когда он сочтет себя вправе свалить ее с плеч.

Со своей стороны я вполне была уверена, что никогда не полюблю человека, который не будет питать к моему отцу искреннего, безусловного уважения, но, — как знать? — я могла ошибиться. Итак, мог настать тот день, когда отец мой, навлекши на себя невольно нерасположение обоих зятьев и не желая оставаться в унизительной роли, будет вынужден удалиться из дома своих дочерей и очутится в одиночестве и бедности. Я решилась посвятить себя ему и не думать о замужестве. Или, по крайней мере, подвергнуть жениха, который сумеет приобрести мое уважение, долгому искусу. В искателях моей руки недостатка не было: девушка, у которой около миллиона приданого, никогда не рискует остаться без женихов. Но я не дала себе даже труда взглянуть, какой цвет волос у этих господ. Я откладывала на неопределенное время всякие планы подобного рода и занималась приискиванием жилища, в котором отец был бы у меня, — другими словами, у себя дома.

После долгих поисков я остановилась на прелестной вилле, находящейся между двумя станциями железной дороги, идущей вдоль берега Мааса. Это-то и есть вилла Мальгрету, из которой я писала тебе уже не раз. Я провела здесь несколько летних сезонов и теперь снова пишу тебе отсюда, потому что, по всей вероятности, поселилась здесь навсегда.