Две повести

— Нет, простите, — повысил голос Анатолий. — Разговор слишком серьезный, и я прошу меня выслушать. Вся беда в том, что у нас нет науки о перевоспитании преступников. Поэтому нет и научно обоснованной работы с ними. С одной и той же меркой мы часто подходим и к выродку, у которого руки в крови, и к случайно свихнувшемуся человеку. Мы ждем помощи от ученых, но ждем, не сложив руки, — сами думаем, ищем, экспериментируем. Не случайно сейчас так много говорят о дифференцированном подходе. Самый правильный и мудрый подход. На него и опирается наш эксперимент. И никакие инструкции предусмотреть его не могли.

— Поумней тебя люди продумывали вопрос и составляли инструкции. Твое дело выполнять. Ходи по камерам, беседуй, вправляй мозги.

— Осточертели им эти камерные беседы. Организм подростка требует движения, рукам нужен осмысленный труд, мозгам — пища для мыслей.

— Хватит разводить демагогию. Скажи, что хочешь облегчить себе жизнь. Доходить до каждого в камере, конечно, потруднее, чем обрабатывать всех гамузом.

— Почему же труднее? — удивился Георгий Иванович. — Отбарабанить в камере и закрыть за собой дверь на два оборота — проще всего. Так испокон веку делалось, и никакого толку не добивались.

— Соблюдайте режим, никакого другого толку от вас не требуют.

— Мы сами от себя больше требуем, — сказал Анатолий.

Юшенков строго на него посмотрел. В реплике этого молодого задиристого воспитателя ему послышались те нотки бескорыстной увлеченности, которых он не терпел в служебном разговоре. Не терпел, потому что не верил в их искренность, и еще по той причине, что они вносили в деловую беседу неуместную чувствительность.

— Хватит! Наслушался! Советую немедленно устранить все нарушения. Это в ваших интересах. Приедет комиссия, разберется во всех безобразиях, которые вы натворили. Если убедится, что исправили, оргвыводы будут полегче.

Юшенков распрощался и уехал. Долго молчали. Анатолий встал и сказал почти официально:

— Я, Георгий Иванович, Рыжова не пересажу. И соревнование закрывать не буду. Или увольняйте. Лучше совсем уеду куда-нибудь, но на такое не соглашусь.

— Уехать — не подвиг. Нашел чем пугать... Юшенков, конечно, сила, шуму будет много. Но есть инстанции повыше.

— Всю ответственность перед комиссией могу взять на себя.

— Зачем же так громко? Возьмем вместе.

22

Ехали на зеленом газике. За рулем сидел комиссар Володя, тот строгий юноша, который выпроваживал Антошку из комитета комсомола. Он и сейчас не одобрял ее соседства, ни разу не повернул к ней головы и крутил баранку, широко расставив бронзовые локти с таким видом, как будто никого больше в машине не было. Зато Илья, устроившийся сзади среди тяжелых мешков и коробок, обеими руками вцепился в металлический поручень переднего сиденья, навис над Антошкиным ухом и говорил за троих. Когда газик подпрыгивал на ухабах, голова Ильи, как притянутая магнитом, касалась Антошкиной прически. Илья жалел, что ухабы попадаются редко, и старался использовать любой толчок, чтобы подскочить и податься вперед.

— Самая загадочная и коварная категория, Антоша, это время. Старик Эйнштейн не зря перечеркнул его абсолютный характер. Пока человек так занят, что не замечает времени, он счастлив. Но стоит ему остаться с временем глаз на глаз, получить так называемое свободное время, как образуется вакуум, часто заполняемый черт знает чем. Есть даже такое выражение: «убить время». Так говорят о враге. Даже взрослые, весьма умудренные люди, не знают, что с этим временем делать. Отсюда начинается пьянство, картеж и прочие пакости. Скука, тоска, меланхолия, ипохондрия — все, в конце концов, вызывается временем, свободным от настоящего дела, настоящей любви, настоящих заполнителей. Знаешь как будет называться моя диссертация? «Скука как важнейшая философско-психологическая проблема».

— Перейди сначала на третий курс, — заметил Володя.

— Не каркай, я развлекаю нашу спутницу. Ты еще не заснула, Антоша?

Антошка мотнула головой. Асфальтовое полотно то жарко лоснилось под солнцем, разматываясь меж зеленых полей, то мрачнело, пробиваясь сквозь многолистье подступившего леса. Душистый ветер трепал по лицу. Было покойно, и рассуждения Ильи вызвали только одну мысль: «Побольше бы такого свободного времени».

— Панэм эт цирценсес! — восклицал Илья. — Хлеба и зрелищ! Еще наши предки понимали, что без наполнителя — зрелищ — люди жить не могут.

— Я не знал, что твои предки жили в Риме, — сказал Володя. — Или ты из гусей?

— За такие остроты... Тебе, Володя, на интеллектуальных поединках нужно выступать в легчайшем весе.

— Мальчики, перестаньте! Какое это имеет отношение к вашему лагерю?

— Прямое, — ответил Илья. — Главный элемент воспитания детей — заполнение их свободного времени. Уж они-то наверняка не могут им сами распорядиться. Значит, наша задача — заполнить его до краев интересным делом...

— Вот именно! — перебил его Володя. — Не зрелищем по-римски, а делом по-советски, интересным, продуманным делом, которое еще называют работой.