Две недели в другом городе

Он увидел в коридоре Брезача. Парень стоял, ссутулившись, в своем пальто, с непокрытой головой, держа под мышкой два сценария. Брезач молча прошел в комнату, бросил сценарии на диван и плюхнулся в кресло, вытянув вперед ноги, не вынимая рук из карманов. Вид у него был измученный и возбужденный. Джек закрыл дверь и посмотрел на Роберта.

– У вас найдется выпить? – устало пробормотал Брезач.

– Прекрасная идея, – сказал Джек и налил виски им обоим. Джек удивился тому, как сильно он обрадовался появлению Брезача.

Роберт с жадностью отхлебнул виски. Он уставился на газеты, лежащие в корзине для мусора.

– Бедняга Деспьер, – произнес он. – После стольких войн…

– Если вовремя не остановиться. – сказал Джек, не желавший давать волю эмоциям, – в конце непременно дождешься той войны, на которой тебя убьют.

– Алжир! Брезач фыркнул.

– Не знаю, кто вызывает во мне большую жалость – Деспьер или несчастный феллах, бросивший ту гранату. Я не испытывал любви к Деспьеру. Наверно, мне следовало ненавидеть его. Ведь это он познакомил вас с Вероникой. Но это…

Он сделал гримасу.

– La gloire[51]…

– Ты не знал его по-настоящему, – сказал Джек. Французы меня раздражают, – произнес Брезач.

– Знаешь, что он писал об Алжире незадолго до смерти? сказал Джек. – Он писал, что эта война обоюдная подлость.

– Я же сказал, что французы меня раздражают, – заявил Брезач. – Я не говорил, что они глупы.

– Хватит, – сухо обронил Джек. – Больше я не хочу об этом говорить.

Брезач заметил напряжение в голосе Джека.

– Извините, – сказал он. – Черт возьми, люди иногда умирают. Завтра на вас, меня, мою тетушку-калеку сбросят бомбу. Если бы у меня был запас лишних слез, я бы пролил одну или две слезинки по случаю гибели француза. Но я их все уже выплакал. Я просыпаюсь ночью в слезах и ищу рукой Веронику. Я оплакиваю живых. Старомодная, романтическая поэзия. – с яростью в голосе произнес он. – Я ненавижу себя, – добавил Брезач. – Однажды настанет день, когда я не смогу простить себя за то, что не совершил самоубийства. О, Господи… Он отпил виски.

– Я пришел сюда не ради подобных разговоров. У меня появились кое-какие мысли насчет картины. Вы меня выслушаете?

– Да.

– Мы не сделаем из картины шедевра, – сказал Брезач, – но от ее хотя бы не будет тошнить.

Джек засмеялся. Брезач настороженно посмотрел на него.

– Почему вы смеетесь? – спросил Роберт. – Просто так. Зазвонил телефон.

– Черт возьми. – сказал Брезач, – вы могли попросить не соединять вас ни с кем?

Это был Холт.

– Джек, – произнес он своим тягучим голосом. – я еду к Морису в больницу. Меня обещали пустить к нему на две минуты, я хочу, чтобы вы знали, что я ему скажу. Я сообщу Морису о том, как замечательно вы и Брезач справляетесь с работой и как мы все вам благодарны…

– Спасибо. Сэм. – произнес Джек, тронутый вниманием Холта. – Брезач сейчас у меня, я передам ему ваши слова.

– Если вам что-нибудь нужно, – сказал Холт. – просите, не стесняйтесь.

– Не волнуйтесь, Сэм, – отозвался Джек, – мы еще попросим.

– Ну? – произнес Брезач, когда Джек положил трубку. Что ему надо?

– Он хотел повесить нам обоим на грудь по медали, – сообщил Джек. – Ладно, что ты можешь сказать о фильме?

– Всему свое время. – заявил Брезач. – Сначала мне надо поесть. Весь день меня выворачивало, сейчас голова кружится от голода. Вы уже ели?

Джек понял, что он забыл пообедать. Стрелки часов показывали тридцать минут одиннадцатого.

– Нет, – ответил он.

– Я вас угощаю, – сказал Брезач. Допив виски, парень встал.

– Теперь, когда мне предстоит стать известным кинорежиссером, я должен привыкать платить за других. И мне хотелось бы начать с вас.

Брезач настоял на том, чтобы они пошли обедать в «Пассето». Он никогда там не был, но слышал, что этот ресторан считается лучшим и, возможно, самым дорогим в Риме.

– Теперь я должен заботиться о престиже, – усмехаясь, сказал он, когда они садились в такси возле гостиниц. – Меня не должны видеть в какой-то старой дыре.

Днем Холт отвел Роберта в сторону и вручил ему конверт с сотней тысяч лир. «Это на побочные расходы», – тактично пояснил американец.

– Он не знает, – сказал Брезач, – что у меня есть лишь две расходные статьи – пища и жилье.

Когда они сели за один из столов переполненного людьми ресторана, Брезач обвел зал критическим взглядом и сказал:

– Вы заметили, что, когда римляне хотят создать атмосферу роскоши, они неизменно имитируют интерьер общественной бани?

Он так же неодобрительно высказался о посетителях ресторана.

– Итальянцы, – произнес Брезач, с неприязнью рассматривая сидящих за соседними столиками гостей, – самые красивые люди на земле. До тех пор, пока они не разбогатеют.

– Будь осторожен, – сказал Джек. – Теперь ты начал работать, и, вероятно, когда-нибудь станешь богатым.

– Нет, – возразил Брезач. – Я уже решил, как я поступлю, если получу много денег. Я их немедленно промотаю. Останусь бедным и худым. Никто еще не создал ничего стоящего, располагая большим счетом в банке.

– Ты правда веришь в это? – спросил Джек. Брезач усмехнулся.

– Отчасти, – сказал он.