Дважды два

После обеда я вернулся не в офис, а домой. С фотографий на каминной полке и стенах на меня смотрели десятки глаз, в основном Лондон. Но за все годы, прожитые в этом доме, я впервые заметил, как много среди них профессиональных снимков Лондон и Вивиан и как мало – бесхитростных, простых фотографий дочери со мной.

Уставившись на них, я задумался: с каких пор Вивиан стала считать меня незначительной частью жизни Лондон? Возможно, я придавал фотографиям чрезмерно глубокий смысл – пока Вивиан оставалась с Лондон, я работал, поэтому и не успевал фотографироваться, – но почему же тогда моя жена не заметила и не исправила это упущение? Почему не старалась запечатлеть нас в памятные моменты втроем, чтобы Лондон понимала, что я люблю ее не меньше?

Я не знал, что и думать. Зато отчетливо понимал другое: я не хочу постоянных напоминаний о Вивиан, а значит, кое-что придется поменять. С вновь обретенной решимостью я прошелся по дому, собирая все снимки, на которых была жена. Выбрасывать их я не собирался: некоторые оставил в комнате Лондон, остальные сложил в коробку, которую Вивиан могла забрать с собой в Атланту, и поставил ее в шкаф в прихожей. Потом переоделся в футболку и шорты. И занялся перестановкой мебели в гостиной. Передвинул диваны, кресла, лампы, поменял местами картины в кабинете и гостиной. Не могу сказать, что комната изменилась к лучшему – Вивиан умела со вкусом обставить помещение, – но она определенно стала выглядеть по-другому. Тем же самым я занялся и в кабинете: передвинул письменный стол к другой стене, переставил книжный стеллаж, поменял местами две картины. В большой спальне я оставил кровать на прежнем месте, зато иначе расставил всю остальную мебель, какую только мог, и заменил покрывало другим, найденным в бельевом шкафу, – раньше мы им не пользовались.

В другом шкафу я разыскал целый склад вещей, и следующие несколько минут заменял привычные вазы, лампы и декоративные миски новыми. От многолетнего шопинга Вивиан есть хоть какая-то польза, думал я: в наших битком набитых шкафах, как в торговом центре, можно найти что угодно.

Вернувшись из школы, Лондон была удивлена.

– Дом как будто новый, папа.

– Да, пожалуй, – согласился я. – Тебе нравится?

– Очень! – воскликнула она.

От ее похвалы у меня на душе стало легче, но я подозревал, что Лондон сказала это не задумываясь. Ей нравилось все – за исключением уроков хореографии.

– Я рад. Только в твоей комнате я ничего не переставлял.

– Если хочешь, можешь переставить клетку.

– А ты хочешь, чтобы я ее переставил?

– Хомяки все еще шумят по ночам. Как только становится темно, начинают греметь колесом.

– Такой образ жизни – ночной.

Она посмотрела на меня как на ненормального.

– Ну какие же они дикобразы? Они хомяки.

– Образ жизни, – отчетливо выговорил я. – Это значит, что они всегда спят днем и бодрствуют по ночам.

– Значит, они не скучают по мне, пока я в школе?

Я улыбнулся.

– Правильно.

Она немного помолчала.

– Пап, а пап…

Мне очень нравилось, как она произносила это слово, собираясь меня о чем-нибудь попросить, и я думал, отучится ли она от этой привычки.

– Что, детка?

– А можно нам покататься на велосипеде?

После утренней тренировки и перестановки мебели я чувствовал себя усталым, но просьба «пап, а пап…» в конце концов победила. Как всегда.

Впервые за все время я не забыл намазать Лондон солнцезащитным кремом.

Правда, был конец сентября и день уже клонился к закату, поэтому моя предусмотрительность была излишней.

Лондон надела шлем, и как только я помог ей сесть и проехать первые метры – тронуться с места самостоятельно ей пока не удавалось, – я вскочил на свой велосипед и нажал на педали, чтобы не отстать.

Если участок дороги возле нашего дома был ровным, то чуть поодаль и на соседних улицах начинались подъемы и спуски. Конечно, не крутые. В детстве я бы даже не заметил их. Мне нравилось носиться по самым опасным склонам, какие только попадались на пути, вцепившись в руль так крепко, что немели пальцы. Но мы с Лондон в этом отношении были совершенно разными. Когда приходилось ехать все быстрее и быстрее, на Лондон нападал страх, поэтому улиц с горками мы избегали.

На первых порах это решение было правильным, но мне казалось, что Лондон уже может попробовать скатиться по некрутому склону, и мы направились к ближайшему из них.

На нашу беду, к вечеру налетели комары, и я увидел, как Лондон прихлопнула одного у себя на руке. Велосипед вильнул в сторону, когда она на секунду отпустила руль, но падения она избежала: после первого урока прошло уже немало времени. На всякий случай я прибавил скорость, догоняя ее.

– Ты уже так хорошо катаешься! – похвалил я.

– Спасибо.

– Может, позовем Бодхи кататься вместе?

– Он пока не умеет, до сих пор ездит с маленькими колесиками.

Только тут я вспомнил, что уже слышал об этом от Эмили.

– Как думаешь, ты уже готова съехать с горки?

– Не знаю. – Она бросила на меня быстрый взгляд. – Они страшные.

– На самом деле не очень, – заверил я. – А ехать еще быстрее так весело!