Двадцатое июля

Утром Шелленберг сообщил: «добро» на полет в столицу родины фашизма получен. Официальная версия командировки — проверка работы разведотдела штаба генерала Вольфа. Время на проверку — двое суток. Жить будут у генерала. То есть, сделал вывод Канарис, Вольф тоже в игре. И тоже будет контролировать его переговоры с Ватиканом. Двойной контроль.

Адмирал накинул плед на ноги: в самолёте стало довольно прохладно. Видимо, поднялись на еще большую высоту.

Конечно, можно сразу по приезде отдать своих людей в Ватикане Гиммлеру. Но это значит самому себе выкопать могилу. По всём законам их ненормальной службы, после такого шага его следует ликвидировать. А если не отдавать, то под столь тщательным наблюдением он долго не протянет. Сломается. В Риме, под надзором Шелленберга и Вольфа, ему не удастся тянуть время сколь угодно долго. Значит, выход один: Испания. Через Рим в Мадрид. Всеми правдами и неправдами.

* * *

Гиммлер принял графа Бернадотта в своей резиденции в Харцвальде. В честь приема представителя Международного Красного Креста Гиммлер приказал семейному повару приготовить блюда, которые соответствовали бы военному времени. Не хотелось, чтобы распространился слух, будто он сытно живет в то время, когда простые немцы недоедают. Впрочем, попытки повара изобразить аристократическую нищету оказались напрасными: граф на сервировку на столе и внимания не обратил. Ел то, что подавали, пил то, что наливали.

Вытерев салфеткой рот после острого морковного соуса, швейцарец проговорил:

— Господин Гиммлер, я несколько удивлен вашим приемом. В нашей прессе вас изображают довольно суровым человеком, в том числе в собственном доме. Я же нашел в вашем лице довольно интересного собеседника.

— Не верьте всему, что печатает ваша пресса, господин посол. — Гиммлер тоже отведал немного соуса и теперь чувствовал, что сделал это напрасно. Срочно требовалось принять ложку соды. — Основная масса материалов, изданных в вашей стране, не соответствует действительности. — Повар, мгновенно разгадавший причину гримасы на лице рейхсфюрера, подал на подносе стакан воды с размешанным порошком.

— Если можно, точнее. — Граф излучал сплошное обаяние.

— К примеру, статьи о концентрационных лагерях. — Гиммлер выпил раствор и теперь мог продолжать дискуссию. — Как могут писать ваши журналисты о том, чего не видели? Из каких источников они черпали информацию? К нам, во всяком случае лично ко мне, с просьбой посетить наши исправительные заведения никто не обращался.

— А если бы обратились?

— Никаких проблем. У вас есть на примете люди, согласные посетить нашу страну?

Бернадотт стушевался: таких людей у него не было. Он и сам-то ехал на эту встречу с большой долей опасения. «Впрочем, — убеждал он себя в пути, — если б Гиммлер захотел меня арестовать или убить, он сделал бы это и в Швейцарии».

— К сожалению, я мало контактирую с издательствами. Но имею постоянные контакты с миром бизнеса. Для меня он более важен, нежели пресса.

«Решил съехать с опасных рельс, — догадался Гиммлер. — И правильно сделал. Еще не хватало, чтобы мне указывали, что я должен делать в своей стране».

— Я тоже в последнее время заинтересовался этим новым для меня миром. Миром деловых людей. В основном благодаря личному врачу, господину Керстену.

— Доктор Керстен очень приятный во всех отношениях человек. Я ему всецело доверяю.

— В таком случае не будем терять время. — Гиммлер понял, куда повернулся ход беседы, и лично налил гостю вина. Рядом с собой он поставил стакан с морковным соком. — Доктор сообщил мне о вашем предложении. И я нашел его довольно любопытным.

— Рад слышать. Наша сторона дает полную гарантию, что мы сдержим свое слово.

«Попробовали бы не сдержать», — усмехнулся про себя Гиммлер. И продолжил:

— Но в озвученном господином Керстеном предложении имеется одна загвоздка. Насколько я понял, за каждого простого еврея… — Бернадотт невольно поморщился, и Гиммлер, с трудом преодолев брезгливость, исправился: — Точнее, за каждого заключенного вы предлагаете по 50 швейцарских франков. В то время как за каждого ценного арестанта — по 500. Я правильно понял?

— Совершенно верно, господин министр.

— Так вот я никак не могу понять: а кто же будет определять, какие заключенные — простые, а какие — ценные?

Граф, благодаря предварительной встрече с доктором, был готов к ответу.

— Наш Международный Красный Крест предоставит вам полную информацию о каждом… арестанте. Со всеми его достижениями и заслугами. Если таковых не будет, то перед вами — простой… заключенный.