Два товарища

Я бывал в разных передрягах и знаю, как профессионал относится к обеспечению безопасности. Поэтому смерть мастера спорта по альпинизму Володи Хомичева показалась мне странной.

И я восстановил события одного дня, который, по-видимому, надо считать начальным во всей истории гибели моего товарища.

* * *

Сидели в машине в том порядке, в каком их словно рассадила субординация: на заднем сиденье помощник районного прокурора Пушнин и майор Беличенко, а впереди — молодой Хомичев, ему и приходилось вертеть шеей, оглядываться.

— С малолетними — только пряником! — сказал Беличенко. — Кнутом мы загоним болячку внутрь, а потом неизвестно когда пружина сорвется, и мы имеем — что? Сами знаете что.

Майор был низкорослый, широкоплечий, с огромными кистями рук.

— Откуда у молодых работников это представление о мягких законах? — спросил Пушнин, имея в виду Хомичева.

Хомичев отвернулся.

Майор вздохнул. Наверное, ему не хотелось поддерживать помощника прокурора и критиковать своего сослуживца. Беличенко было уже за сорок, и тридцатилетний Пушнин казался ему почти таким же зеленым, как и двадцатишестилетний Хомичев.

— Возможности законотворчества весьма невелики, — сказал Пушнин.

Хомичев не утерпел, повернулся.

— В прошлом году у нас было семь дел о приписках в строительстве и промышленности, — азартно вымолвил он. — Можно было посадить сорок очковтирателей, а посадили всего двух. И то — сроки ниже минимальных!

— Ну закон-то тут не виноват, — уклончиво ответил Пушнин.

— А вы говорите! — закончил Хомичев.

Навалившись боком на спинку, он ждал ответа.

— Delenda est Carthago,[1] — улыбнулся Пушнин майору.

Хомичев стал хмуро смотреть вперед на зеленеющие поля озимой пшеницы.

— Володя у нас один из лучших работников, — примирительно заметил Беличенко и рассказал, как Хомичев раскрыл дело о краже пятидесяти восьми тысяч рублей из колхозной кассы. В его голосе звучали просительные нотки. Ехали в колонию для несовершеннолетних, где Хомичеву предстояло допросить одного парня, к которому неожиданно потянулась нить из нового следствия. Утром Хомичев и Пушнин были настроены дружески; Пушнин весело сообщил, что уже успел пробежать трусцой три километра, отвел дочку в детсад и написал страницу статьи для юридического журнала. Он был поджарый, с рыжеватыми вьющимися волосами. И выше Хомичева на полголовы.

«А я уж давненько спортом не занимался, — вздохнул тогда Хомичев. — У нас по средам в восемнадцать ноль-ноль физподготовка — бассейн, зал, корты. Но куда там сходить! Кто пойдет, на того косятся, как на лодыря».

«Это дико! — ответил Пушнин. — Кому нужен вялый сыщик? Я бы на месте вашего начальника обязал всех заниматься спортом!»

Потом неожиданно Хомичев начал придираться к Пушнину.

Беличенко все пытался смягчить Хомичева и расхваливал его, как умел. Он вспомнил и послевоенный ОББ, отдел борьбы с бандитизмом, где работал отец Хомичева, засады, перестрелки, и то, что еще в школе Хомичев стал заниматься альпинизмом, что в армии стал мастером спорта, что заочно учится. И жена у Володи обаятельна, и дочурка смышленая.

— Слушай, — переходя на «ты», сказал Пушнин и тронул Хомичева за плечо. — Обычно дети оперативников воспитываются среди уличной шпаны. Какая-то странная закономерность! Ты ведь тоже?

— А ты? — повернулся Хомичев.

Сильные прямые губы Пушнина улыбались.

— И я, — кивнул он. — Уголовная романтика… Андреич, мы оба могли бы стать вашими подшефными, — сказал он Беличенко. — Страшно представить, как легко было переступить грань.

Но по его спокойному доброжелательному тону было видно, что ему ничуть не страшно.

— А я стащил у бати тэтэ, — оживился Хомичев. — Засунул под рубаху. А уже вечер, идет по улице бабка, я на нее пушку: «Руки вверх!» Она как огреет меня сумкой!

— Сумкой? — спросил Пушнин. — Ну и дальше?

— Убежал.

Постепенно настроение у всех выровнялось, пошли рассказы из следственной практики. Беличенко закрыл глаза и сквозь дрему улыбался.

Проехали поселок Тополиный. В окна налетело тополиного пуха. Листья деревьев лоснились, на шоссе лежали полосы яркого света и тени.

Хомичев еще не бывал в колониях, ждал встречи с любопытством и смущением. Он не знал, как относиться к малолетним преступникам.