Два солдата из стройбата

Появившись, она потопталась на краю общепитской территории, потом несмело подошла к столику сержанта и робко спросила, опустив глаза в тарелку с его бутербродами: «Дяденька, вы не скажете, где здесь туалет?» Круглов застыл в замешательстве, а девчонка, ожидая ответа, продолжала смотреть на бутерброды. «Туалет там…», – махнул рукою сержант, определяя направление, но девчонка не двинулась с места, только подняла воспалённые глаза и тоскливо глянула на него. Она выглядела лет на шестнадцать-семнадцать, одета была обыкновенно и только лицо её, отмеченное печатью недетской заботы и раннего страдания, говорило о каких-то неведомых преследованиях рока и превратностях недоброй судьбы. Круглов тупо смотрел на неё, дожёвывая откусанный кусок бутерброда и наконец догадался. Он подвинул в её сторону картонную тарелку и, воровато оглянувшись по сторонам, налил пива в размякший бумажный стаканчик. Девочка жадно съела остатки бутербродов. Пока она допивала пиво, Круглов сходил в кафе и вынес ей тарелку дымящегося борща. Когда с борщом было покончено, нежданная гостья вытерла губы тылом ладони и тихо промолвила: «Спасибо…». Круглов лихорадочно соображал, что это за явление и как с ним следует поступить. Здравый смысл подсказывал, что нужно развернуться и спокойно уйти. Но спокойно уйти было невозможно. Во-первых, сержант чувствовал какую-то несоразмерность этого явления окружающему миру, а какую именно, понять был не в состоянии, во-вторых, ему показалось, что искать подходящую подружку для вечерних забав сегодня не понадобится, потому что она уже нашлась. Но девчонка была странная, совсем не такая, какими обычно бывали его кратковременные спутницы, и где-то в глубине души Круглова шевельнулась совесть или то, что было у него взамен совести, и он почувствовал смутное, неясное чувство вины. Тем не менее, он взял её за руку и повёл на аттракционы. Потом они немножко погуляли по парку, Петров купил ей лимонаду и сладкую булочку, а ещё чуть позже, немного устав, они присели на лавочку, и девчонка поведала ему свою историю.

Мать Веры умерла, когда ей едва исполнилось пятнадцать. Отец, работавший фрезеровщиком на одном из местных заводов, был человеком слабым и в хорошие времена выпивавшим даже более, чем того требовали обстоятельства. Смерть жены стала для него таким ударом, от которого он не смог оправиться. Мгновенно потеряв все жизненные ориентиры, он запил так, что содрогнулись окрестности. Его запои длились днями и неделями, и только с трудом возвращаясь в опостылевшую реальность, он начинал осознавать весь ужас происходящего и в отчаянии ползал на коленях перед дочерью. Вымолить прощение у ребёнка ему не удавалось и он, продержавшись некоторое время, снова уходил в запой. Вера крепилась из последних сил, – через силу посещала школу, стирала, гладила, из каких-то продуктовых остатков пыталась приготовить что-нибудь съедобное. Отец постепенно деградировал и сходил с ума. Однажды, когда Вера мылась в душе, он сорвал шпингалет с двери ванной комнаты, вломился внутрь и стал хватать девочку руками, плача и прижимаясь грязной головою к её мокрому худенькому телу. Вера с трудом отбилась от него, но через неделю попытка повторилась. Отец надавал ей по щекам, пригрозил изуродовать лицо и силой уложил на продавленный диван… Смрад отцовского дыхания и звериный запах его тела она запомнила навсегда как инквизиторскую пытку, и воспоминания об этом ужасе впоследствии всегда вызывали у неё рвотный рефлекс.

Как-то мартовским вечером пьяного отца задержали дерзкие менты, хотели препроводить его в вытрезвитель, но он оказался ещё более дерзким, – сопротивлялся, поливал их матом и в нелепой свалке повредил одно милицейское лицо. Менты рассвирепели и отпинали его ногами. Полночи он пролежал на холодном асфальте, потом очнулся, утвердился на ногах и к утру кое-как добрался до квартиры. Три дня пролежал на своей всклокоченной постели, и Вера подносила ему литровую банку, в которую он мочился кровавою мочою, а на четвёртый день его увезла в больницу «Скорая», где он вскоре и скончался, не успев даже помолиться напоследок. С похоронами помогли соседи, и Вера осталась одна-оденёшенька на белом свете. Слава Богу, оставалась крыша над головою, но нужно было что-то кушать. Сначала Вера продала припрятанное обручальное кольцо матери, потом старенький телевизор, до которого в своё время не дошли алчные отцовские руки, а потом регулярно стала ходить в парк культуры и отдыха, где подъедала за беспечными посетителями остатки их незамысловатых трапез…