Два миллиона

Среди кипящего людского моря неспешно прогуливался модно одетый тридцатилетний мужчина, счастливый обладатель правильного греческого носа и настоящих швейцарских часов. С обоих боков к нему жались симпатичные девицы, Даша и Валя. Они были настолько похожи друг на друга, что мужчина иногда их путал.

Не спешил он потому, что, в отличие от остальных граждан, работал он только три-четыре дня в месяц и остальные дни у него были выходными.

Звали мужчину Егор Викторович Продуваев. Занятие он имел редкое и весьма эффективное.

Раз в месяц Егор Викторович отправлялся за границу. Погреться на солнышке или осмотреть развалины Колизея в планах он не имел, как и не собирался заключать какие-либо сделки или проходить стажировку в престижном университете. Он провозил в своем багаже сложное устройство, имеющее длинное и ничего не говорящее подавляющему большинству граждан название. Таможенники, не находя это устройство в списках товаров, разрешенных к вывозу, его конфисковывали. К ожидаемой радости Продуваева. Он тут же составлял исковое заявление и подавал его в суд. Через какое-то время, по решению суда, ему выплачивали моральный и материальный ущерб, поскольку сложное устройство значилось-таки в каких-то обновленных списках, каких-то постановлений, о чем и представлял справку Егор Викторович. Конечно, вся эта канитель занимала время, и приходилось часто менять таможенные посты, но доходы были весьма хороши. Остальное, свободное от приграничной суеты время, Продуваев отдыхал по месту своего жительства – в городе Москве.

– Егорушка, пошли в ГУМ сходим. Там, говорят, новую коллекцию летней одежды показывают, – капризно прогнусавила Валя.

– Ой, точно! Пошли, пошли! – поддержала подругу Даша.

– Вы, женщины, о чем-нибудь, кроме тряпок, думать можете?

– Ну, Егор!

– Ладно, пойдем, уговорили. Но только посмотрим, – сказал опустошитель таможенного бюджета, и вся троица той же медленной поступью побрела к ГУМу.

На подходе к главному магазину страны ими был замечен занимательный субъект. Тот разложил на картонке разнообразные зажигалки и доверительно смотрел в глаза прохожих, видимо, надеясь отыскать среди тех покупателей своего товара.

Егор, у которого был настолько острый язык, что, если бы возникла необходимость, он смог бы им брить щеки с не слишком разросшейся щетиной, не мог пропустить такой случай.

– Что, дядя, Кремль поджечь собираешься?

Гайкин, а это был именно он, шутки не понял, но, уловив, что к его товару проявляют определенный интерес, сказал:

– Зажигалки вот продаю. Недорого. Ручная сборка, – и тихо добавил. – Денег на билет нету.

Даша, пристально осмотрев торговца, задумчиво произнесла:

– Какой интересный тип. В нем есть что-то загадочное…

– Какие уж там загадки! – ухмыльнулся Продуваев, – плуг свой пропил, пахать землю нечем, вот и околачивается тут, медяки сшибает.

– Нет, в нем есть что-то первобытное, необъяснимое, – поддержала подругу Валя.

Иван, к которому вся троица подошла вплотную и рассматривала его, как слона в зоопарке, несколько оробел.

Московские гуляки были так вызывающе дорого одеты, так непринужденно, словно играли в дартс, метали слова и так развязано держали себя, словно они были конферансье на неведомом слесарю концерте.

Заметив смущение на лице Гайкина, Егор сказал:

– Ты, дядя, не тушуйся, мы же не из милиции. Товар твой конфисковывать не будем. ГУМу, я думаю, ты так же большой конкуренции не составишь, и служба их безопасности вряд ли тобой заинтересуется. А мы так, поговорить с человеком из народа хотим. Ты не против?

– Эх, парень, наговорился я у вас тут в столице – уже слова в горле колом стоят. А толку-то никакого.

– Москву словами не проймешь. Тут нужен другой подход. Собирай свой товар, видишь, он не вызвал ожидаемого спроса. Пошли вон в то кафе сходим, по кружке пива выпьем, и я тебе кое – чего расскажу. А вы, барышни, идите себе в ГУМ. Смотрите там на шмотье, пока глазные нервы не устанут. Пойдем, дядя, как тебя? Иван? А я, наоборот, Егор. Пошли!

Гайкин сопротивляться не стал. Последний раз он пил пиво месяц назад, да и резвый молодой человек обещал что-то рассказать.

В кафе было оживленно. Москвичи – культурный народ, но здесь, за кружкой пенистого напитка, возможны были некоторые вольности, как, к примеру, на сеансе у психотерапевта. Гул от разговоров поднимался плотной невидимой массой к серому потолку. Сильно пахло чем-то кислым.

Москвич и провинциал заняли столик возле окна, и Продуваев заказал пиво.

– Рассказывай, Ваня, что за горе у тебя случилось. Зубы болят или что посерьезней? Я сегодня имею романтическое настроение – помогаю людям из провинции.

– Зубы-то в порядке, как и весь остальной организм. А вот душа болит…

– Ну, душа – субстанция не определенная. Хирургическими методами ее не вылечишь. Тут главное – найти причину.

– И причина имеется. Тали у меня… – начал было Иван, но осекся, и продолжил в ином ключе. – Несправедливость у нас на заводе.

– Эка, дядя, ты хватил! Где же ты справедливость-то видел! Да еще на заводе!!

– Ну как же? Должно же быть все как-то правильно. По закону там, что ли…