Два Генриха

Поймав их взгляды и без труда поняв их значение, графиня Корбейль молча кивнула, отходя на шаг и боязливо прижимая руки к груди. Адвиса приникла к ней с левого боку. Обе с волнением взирали на крышку, которая медленно, со скрежетом, точно противясь тому, что ее собираются потревожить, нехотя поползла к изножью. Потом брат с сестрой повернули ее, и она легла поперек, став, таким образом, перекладиной огромного креста.

И тут Агнес ахнула, едва не вскрикнув, а Ноэль поневоле отшатнулся: на крышке гроба, в ногах, лежал огромных размеров щит. Обычному человеку такого не поднять. Это было под силу только тому, кто лежал здесь, под этой двускатной крышкой. Надо думать, таким же тяжелым был и его меч. А посередине этой крышки, по всей ее длине тянулась зубчатая планка, изображавшая змею. По углам этого гроба стояли точеные бруски с полукруглыми навершиями и пазами, в которые вставлялись стенки: две боковые и две с торцов. Сооружение напоминало кровать: приделать ножки, стойки для балдахина – не отличить.

Агнес не сводила глаз с этой крышки. Воображение рисовало ей образ ее героического деда, которого давно – пятнадцать лет минуло с того дня – положили в этот гроб, а мысль подсказывала, что теперь там лишь его прах. Не думая об этом, она снова мысленно перенеслась во времена правления Гуго Капета и Роберта Набожного, и образ Можера вновь предстал перед ней таким, каким рисовали его те, кто видел его при жизни. Она давно уверилась в том, что лучше ее деда не было воина во всех королевствах. Она знала, каким он был храбрым, сильным и справедливым, как любил женщин и с каким восторгом брал в руки меч, идя на битву против сарацин или за то дело, которое он считал правым. Она знала обо всем этом и теперь, очутившись рядом с прахом своего идола, не могла оторвать взгляда от его гроба и кусала губы, чувствуя, как глаза застит пелена.

И тут в полной тишине Луиза повела свой страшный рассказ о том, как умирал этот человек и как его похоронили.

Это случилось во время второй битвы Генриха с братом Робертом за трон отца, умершего в 1031 году. Войска Генриха вместе с нормандцами уже одерживали победу и погнали неприятеля с поля боя, как вдруг Можер, возглавлявший небольшой отряд, напоролся на засаду из лучников. В их сторону тучей полетели стрелы. Пригнув голову к шее коня, нормандец бросился на врага, но так и не успел взмахнуть мечом: в него впились сразу три стрелы. Многие из его отряда тоже полегли, остальные быстро расправились с горсткой засадных воинов и вернулись к своему командиру, надеясь помочь ему. Они нашли его на опушке леса. Сидя в седле, он обнимал руками дерево и глядел в небеса, а из-под разодранных доспехов текла кровь на седло. Его конь, повернув голову, смотрел одним глазом. Потом пал на передние ноги, давая возможность хозяину сойти на землю. Но Можер, бледнее все больше, печально улыбнулся ему и остался в седле. Попробовал выдернуть хотя бы одну из стрел и не смог: сил вдруг не стало, да и засело острие глубоко, прямо под сердцем. Вторая стрела торчала в животе, третья – под ключицей. Надо думать, пожалел Можер в то мгновение, что не надел кольчугу: солнце палило нещадно, ветры где-то заснули; пот лил градом с воина, кожаные доспехи – и те впору снять. Вот и поплатился, понадеявшись на удачу, сопутствовавшую ему всегда. Сидел теперь, без кровинки в лице, мелко дрожа, и глядел недоуменно на три оперения, торчавших из его тела. И уже поплыло все перед глазами, и с седла сползать начал, но тут подоспели его ратники, сняли вождя с коня, бережно уложили на телегу и повезли в лагерь. Невыразимые страдания испытывал раненый: стрелы качались в его теле, царапая остриями внутренности. Увидев это, воин, что сидел с ним рядом, сломал все три стрелы и выбросил оперения. Можер скосил на него глаза и поблагодарил, прикрыв их. Потом повел зрачками в другую сторону и снова смежил веки, с теплотой подумав о верном друге: конь шел рядом, опустив голову, и в углах его больших глаз стояли слезы.

В палатке к раненому кинулся лекарь и ужаснулся, застыв на месте. Потом услышал, склонившись, как нормандец просит его вытащить острия. Врач изменился в лице, замахал руками: нельзя, немедленная смерть! Так и повезли Можера в замок, с этими тремя обломанными стрелами в теле. Жена, увидев, дико вскричала, бросилась к мужу и вдруг остановилась; взгляд застыл на его лице. Заострившийся нос – верный признак скорой смерти! Глаза метнулись, впились в лекаря. Тот, без слов поняв немой вопрос, кивнул и опустил голову. Потом, повинуясь просьбе раненого, сказал ему всю правду. Можер поманил рукой жену. Та склонилась и выслушала его последнюю волю. Он попросил похоронить его здесь, не в Руане, там и без него хватает мертвецов. От него пойдет новый род, потянется длинная цепь потомков, а потому тело его должно быть погребено в этой земле. Его саркофаг будет первым в фамильном склепе.

Перед смертью его причастили и соборовали, дали в руки распятие. Он отбросил его, попросил дать меч и смотрел на него со слезами в глазах, пока они у него не закрылись.