Два брата

Леночка пробыла у Вязниковых целый день. Она была сдержанна и молчалива и почти не отходила от Марьи Степановны. Все заметили перемену в Леночке. За эти дни она очень изменилась. Это была не прежняя веселая, приветливая Леночка. Она стала серьезной, и на ее лице появилось то сосредоточенное выражение, которое является у людей, переживших серьезный момент жизни. И это выражение придавало ее прекрасному лицу оттенок какой-то высшей, духовной красоты.

Вася изумился этой перемене. На его глаза, Леночка как будто сделалась старше на несколько лет и гораздо красивее, чем прежде. Он тотчас же понял, что говорить с ней о Лаврентьеве невозможно.

"Обоим им тяжело!" - думал он, украдкой подымая на молодую девушку взор, полный любви и участия, и не зная, кого больше жалеть: Лаврентьева или Леночку, и недоумевая, как это случилось.

Засветло Леночку проводили всей компанией до дому и несколько времени посидели с Марфой Алексеевной. Ивана Алексеевича не было дома. По словам Марфы Алексеевны, "братец рыскал по делам службы". Как-то особенно ласково показалось Леночке - простился с ней старик Вязников и, пожимая ее руку, проговорил:

- Смотрите, Леночка, не забывайте нас, навещайте! Скоро вы уедете. А мы вас так любим!

"Господи! Какие они все хорошие!" - шептала Леночка, оставшись одна, и тихо-тихо заплакала под наплывом какого-то хорошего, радостного чувства.

Вязниковы лесом возвращались домой.

- Славная девушка! - в раздумье произнес Иван Андреевич.

- Да, - подтвердила Марья Степановна. - И как тяжело ей. Лаврентьев ее так любит!.. Она совсем изменилась за это время.

- Но как же, однако? Так неожиданно?

- Я не расспрашивала... она не говорила... Верно, почувствовала, что не любит, и сказала. А Лаврентьев тоже какой хороший... Ни одного слова упрека...

- Сильно любит!

- Я рад, мама, за Леночку! - проговорил Николай, подходя к матери. Признаюсь, я всегда удивлялся, что она хотела идти за Лаврентьева... Он прекрасный человек, но только не пара ей. Какова бы была ее жизнь с Григорием Николаевичем?

Вася не проронил ни слова. Он только взглянул на брата долгим взглядом и снова задумчиво опустил голову на грудь.

XXIX

Август приходил к концу.

Жизнь в Витине шла обычной колеей. Иван Андреевич, по обыкновению, хозяйством не занимался и больше для очистки совести, чем из любопытства, заглядывал иногда на скотный двор, на гумно, осматривал поля и т.п. Он большею частью по утрам занимался у себя в кабинете: читал журналы и газеты или писал различные записки и проекты для земского собрания хотя в последнее время и у него как-то пошатнулась вера в свои записки. Он спорил с Николаем, по вечерам играл с ним в шахматы, чаще, чем прежде, беседовал с Васей, с тревогой в сердце следя за юношей, и нередко с грустью думал, что скоро оба сына уедут, и Витино опустеет. Прежде, бывало, осенью и зимой, Леночка часто навещала одиноких стариков, а теперь и Леночка уедет, и они останутся совсем одни до лета. Нередко смущали старика и денежные их обстоятельства. Небольшой капитал, бывший у него, был прожит, а надежды впереди плохие. Хоть Марья Степановна, которая несла бремя хозяйственных забот, по-прежнему не посвящала Ивана Андреевича в "эти дрязги", как она нарочно при муже называла свои труды и хлопоты, но Иван Андреевич по лицу ее замечал, что дела скверны. Урожаи, действительно, предстояли плохие. Эти мысли нередко наводили на него хандру.

- Плохи доходы? - спрашивал он Марью Степановну.

- Не очень однако! Ты не беспокойся, мой друг.

- Как не беспокоиться? К декабрю придется платить в банк проценты, и, кроме того, надо же Коле давать, пока он не найдет себе места... Васе тоже.

- Как-нибудь справимся со всем! - отвечала Марья Степановна. - Не волнуйся! И проценты внесем, и детям поможем.

- Из каких это доходов?

- А видишь ли... я думаю свои брильянты продать... Тысячу рублей дадут. Мы и извернемся!

Иван Андреевич нахмурился.

- Не люблю я этого... Ты и так все свои брильянты спустила.

- Так что ж? Носить их, что ли?

- Все же... как-то... Ты ведь готова последнюю юбку для нас продать... Знаю я! - нежно проговорил Иван Андреевич, поднося руку Марьи Степановны к своим губам.

- Ишь выдумал! Слава богу, юбок у меня много!.. Коля, конечно, скоро пристроится, и тогда нам вдвоем хватит... А Васе, сам знаешь, многого не надо. Он и не возьмет!

После этого разговора Иван Андреевич несколько успокоился и по-прежнему ворчал, если обед был нехорош и вино кисло. Иван Андреевич любил жить хорошо и недаром в молодости прожил порядочное состояние.