Два брата

Оставшись один, Евгений Николаевич подошел к карте, оказавшейся не вполне правдивой, внимательно посмотрел на нотабене, записал сведения, сообщенные Вязниковым, и, отходя, несколько раз повторил:

- Удивительно, как это случилось!.. Удивительно!..

Это так беспокоило Евгения Николаевича, что он хотел было послать за правителем канцелярии, но, взглянув на часы и увидав, что уж одиннадцать часов, отложил свое намерение до утра.

В первый раз, кажется, у генерала явилось сомнение в безусловной верности своих карт и таблиц, развешанных в кабинете, и он, лежа в постели, несколько времени размышлял об этом, пока, наконец, не успокоился на том, что обнаруженная ошибка, вероятно, какая-нибудь случайность, и не решил собрать по этому поводу самые точные справки.

Если бы он когда-нибудь узнал, что все эти гвоздики и шелковинки, которыми он так гордился и в которые вложил душу, ровно ничего не стоят, то едва ли бы наш добросовестный, усидчивый и добродушный кабинетный генерал так скоро заснул, как заснул в эту ночь.

XXI

- Ну, что, папа? Удалась твоя миссия? - спрашивал Николай, когда они сошлись в трактире поужинать. - По твоему лицу вижу, что удалась!

- Кажется.

И старик передал сущность беседы с его превосходительством.

- Превосходно! - воскликнул Николай. - Ну, заказывай ты. Хорошо здесь кормят?

- Ничего себе. А ты любишь хорошо поесть, Коля?

- Грешен, папа, люблю!

Они заказали ужин. Николай потребовал бутылку шампанского.

- Я говорил, что, в сущности, Островерхов порядочный человек, если бы только не его статистика, в которую он так верит!

Когда старик рассказал о картах и таблицах генерала и о том, как Островерхов был смущен, когда Иван Андреевич объяснил, что сведения о Залесье неверны, то Николай хохотал как сумасшедший.

- Выходит, папа, что это бумажный администратор!

- Есть грех, но все же спасибо Евгению Николаевичу.

Они продолжали беседу, похлебывая шампанское, и просидели вдвоем далеко за полночь. Старик был в духе. Его радовал успех его заступничества.

- А ведь продажа все-таки состоится! - поддразнил Николай.

- Я думаю, Кузьма отсрочит.

- А если нет? Ведь он вправе.

- Ну, тогда что делать!

- И если мужики в самом деле озлятся?

- Избави бог!

- Ведь возможно, папа? И тогда, какой бы ни был твой Евгений Николаевич, а придется усмирять. Ведь придется?

- Ну, конечно, придется.

- Выходит, папа, как ни ворочай дело, а дело-то скверное. Ну, положим, и отсрочит. Ведь не с неба же явятся деньги потом.

- Извернутся понемногу. Как-нибудь выплатят.

- И ведь Залесье - один случай, а таких случаев разве один? Газеты читаешь, надеюсь?

- Ну что ж? Ты, Коля, сейчас преувеличиваешь! Сейчас же обобщаешь и как будто нарочно стараешься окрасить в мрачный цвет все. Это у вас, у молодежи, точно закон какой-то! Ну, да, времена не особенно хорошие, несовершенством полна наша жизнь, все это справедливо, но что ж из этого? Лес рубят - щепки летят. Не сразу же все. Не все же кругом Кривошейновы, не все же эгоисты. И разве всегда так будет, как теперь? Не вечно же! Прежде хуже было, - что сказал бы ты в наше время? - а нынче уж не то. Разве прогресс не заметен? И что это за манера сомневаться да глумиться? Глумиться, Коля, легко. Надо верить и работать с этой верой. Чокнемся же, мальчик мой, за лучшие времена. Чокнемся, и да не оскудеет в тебе вера в ближнего своего!

Николай с любовью смотрел на своего старика, в котором жила такая сильная, горячая вера. И самому ему, под впечатлением горячих слов, все показалось светлей и лучше, и самому ему еще более верилось в свои молодые силы, тем более что они с отцом уже допивали вторую бутылку шампанского.

- Удивительно ты живуч, папа! - проговорил Николай.

- Ну, а вы, молодежь, разве не живучи? - засмеялся старик.

- Мы? Мы, папа, все тронутые какие-то.

- Как тронутые?

- Так; почвы нет. Во что верили вы, в то мы не верим...

- Полно, полно клеветать на себя, Коля. Еще не жил, а уж не веришь. И во что это вы не верите? В жизнь, в людей? Глупости ты говоришь, Коля. Эдакий скептик в двадцать два года! Нечего сказать!.. Однако пойдем, мой скептик, спать. Пора. Заболтались мы с тобой.

Вязниковы решили остаться еще день в городе. Ивану Андреевичу надо было побывать в управе и навестить кое-кого знакомых.

Когда Николай на следующий день открыл глаза и потягивался в постели, Иван Андреевич уже был одет и собирался уходить.

- Заспался же ты, Коля! Двенадцатый час!

- Что ж ты не разбудил меня?!

- Да к чему же было тебя будить? После ужина надо выспаться. Ну, до свидания. Мне пора. А ты что будешь делать?

- Поброжу по улицам. Зайду в библиотеку; вечером пойду на бульвар.

- Ну, ладно, а я до вечера не буду дома.

- А обедать где будешь? Разве не вместе?

- Нет. Не знаю, как успею. Обедай без меня.

Николай оделся и пошел бродить по городу. От нечего делать зашел в гостиный двор и очень обрадовался, встретив Лаврентьева.