Два брата

– Так-то, батя, отгуляли мы с тобой, – грустно начал Марков. – Вольными были птицами, а теперь придется по чужой дудке плясать.

– Эх, глуп ты еще, Илюша, – с сожалением сказал Акинфий. – За это богу надо семь молебнов отслужить, что так дело обошлось. А что вперед будет – поглядим. Ведь это только от смерти лекарства нет, а мы с тобой, слава богу, живы-здоровы, вместе остались. Руки и ноги у нас целы…

– Так ты, батя, утечь сбираешься? А присяга?

– То, что мы царю присягу дали, это нестоющее дело. Всем ведомо: вынужденная присяга силы перед богом не имеет. Наша присяга много лет назад народу принесена. Мы с тобой ее и в Астрахани и на Дону держали, а теперь, коли удача будет, и опять с народом супротив бояр пойдем.

– В Бахмуте бы снова побывать, – вздохнул Илья.

– Побежим на Дон, не минем и Бахмута, – успокоил товарища Акинфий. – А ты спи, сынок, время позднее.

Началась для двух друзей солдатская служба. Илья Марков и Акинфий Куликов удивили ротного командира своим умением обращаться с оружием. Торпаков не верил им, что свое искусство они приобрели на охоте.

«С солдатской службы удрали, подлецы», – думал поручик.

Но копаться в прошлом рекрутов Торпаков не захотел. Влюбленный в строй, ценивший хороших солдат, как помещик ценит работящих крестьян, он боялся что, если за Марковым и Куликовым откроются тяжкие вины, их заберут от него, и рота лишится двух лучших стрелков.

Вскоре после того, как булавинские посланцы попали в солдаты, пришел приказ: роте Торпакова вернуться к Юрловскому полку, который отправлялся на шведский фронт. Приказ объяснялся тем, что шведская армия продвигалась на Украину, а булавинское восстание явно шло на убыль.

Марков и Куликов чрезвычайно обрадовались: ведь они твердо решили не поднимать оружия против бунтовщиков, и это грозило им большими бедами. А бить дерзких захватчиков-шведов – какой же русский человек отказался бы от священного долга?

Начался дальний поход. Акинфия Куликова назначили кашеваром, и он своими кулинарными талантами угодил не только солдатам, но и начальству.

Старик Акинфий быстро прижился в роте. Не было у молодых солдат лучшего друга в беде, чем Куликов. Как-то сердечно и просто умел он утешить несправедливо обиженного командиром, затушить возникшую по пустякам ссору, послушать на ночном привале рассказ тосковавшего человека о родном доме, о речке, где бродил рассказчик, ловя вьюнов, о луге, где пас в ночном лошадей. И уже не один Илья Марков, а многие молодые солдаты стали звать Акинфия батей.

Илья не ревновал. Он гордился тем, что его старый мудрый друг заслужил такую любовь новых товарищей.

Глава VI. Гибель Булавина

Булавин недаром возлагал надежды на весну: с весной сила атамана Максимова начала таять, как лед, подточенный вешней водой.

При реке Лисковатке[84] Булавин наголову разбил войско азовского полковника Васильева и атамана Максимова. Победа досталась восставшим легко: во время боя значительная часть максимовских казаков перешла на сторону Булавина. Недаром писарь Хведько целую зиму писал подметные грамотки, а гонцы развозили их по всему Дону.

Максимову и Васильеву удалось бежать. Они укрылись в Черкасске, надеясь отсидеться за крепкими стенами под защитой крепостных пушек. Эта надежда не оправдалась. Черкасск пал. Только два дня продержался город против многотысячного войска восставших.

Максимову и другим старшинам отрубили головы.

Булавин был избран атаманом войска Донского, но уже чувствовалось, что власть его будет непрочной. Старшинская верхушка была уничтожена, но богатеи затаились и только выжидали момента, чтобы нанести удар.

Новый войсковой атаман действовал неблагоразумно: вместо того чтобы двинуться на север с большой, собранной воедино армией, он стал рассылать своих полковников в разные места, и его разрозненные силы терпели поражения.

* * *

Отряд полковника Хохлача шел на Воронеж.

Близ речки Курлак булавинцев встретил капитан Бахметьев с шестьюстами солдат. У Хохлача было полторы тысячи хоперских, медведицких, бузулукских казаков и много пришлых людей.

Хохлач выстроил войско и поехал перед рядами, громко крича:

– Не робей, хлопцы! Побьем царские полки – пойдем на Воронеж, тюремных колодников выпустим, всех судей, дьяков, подьячих, иноземцев под корень изничтожим!

– Не подведем, батько Хохлач! – отзывались казаки.

Царские солдаты стояли за речкой ровными шеренгами, взяв ружья к ноге. На штыках играло солнце. Казаки носились взад-вперед по берегу, гикая и свистя; потом, спешившись, подтягивали подпруги, пробовали, легко ли вынимаются сабли из ножен.

Не надеясь на победу, Хохлач попробовал переманить солдат на свою сторону. Он подъехал к речке. Немые ряды смотрели на него не двигаясь и ожидали приказа.

– Эй, солдаты! – закричал Хохлач, приложив трубкой руки ко рту. – Зачем идете донские городки зорить? Мы ни солдат, ни драгун не трогаем! Мы стоим за крестьян, против приказных и воевод! Хотим извести боярскую силу!

По знаку Бахметьева, из рядов вышел правофланговый солдат огромного роста, славившийся острым языком.