Два билета (СИ)

Селиванова со страхом взглянула на деньги, открыто лежавшие на столе. Какая беспечность! Трясущимися руками она спрятала "гонорар" в сумочку. Так, и что дальше? Мысли путались. Если сейчас войдут и деньги найдут у нее в сумочке - это будет еще хуже. Тогда уже не отвертишься.

Селиванова кусала губы от волнения. Положение было безвыходным. Не отрываясь, она смотрела на дверь - она была уверена: секунда-другая, и сюда ворвутся крепкие парни с квадратными подбородками и короткими стрижками, скрутят ей руки и заберут в тюрьму. Неприятное слово - "заберут", словно речь идет о какой-то вещи. Заберут и поведут в тюрьму ... ее, преподавателя с двадцатилетним стажем безупречной работы! Поведут длинными коридорами, мимо студентов. И все они будут осуждающе смотреть на нее, а староста будет откровенно ликовать.

Нет, Селивановой совсем не страшно, только невыносимо стыдно. Тюрьма - вот печальный итог ее жизни! Но, если разобраться, она давно была готова к подобному исходу. С тех самых пор, как в институте начали практиковать сдачу экзаменов "на коммерческой основе", то есть внедрили систему поборов.

Тяжело выдерживать всё понимающие, презрительные взгляды молодых людей, годящихся тебе в сыновья и дочери. Это тем более тяжело, что к деньгам Селиванова относилась легко, без трепета, свойственного большинству россиян. Деньги ей были нужны исключительно для того, чтобы прокормить семью, состоящую из трех человек: ее самой, мужа Александра, которого она называла Шуриком, и взрослой дочери Нины.

Муж Людмилы Владимировны работал инженером в онкологическом центре имени Бакулева. Зарплату он получал мизерную, да и ту не регулярно.

Однажды Шурик решил выбиться в люди и заняться бизнесом. Таможня заказала ему изготовить прибор, с помощью которого можно определять место произрастания ввозимых в нашу страну яблок. Прибор Шурик сделал, но деньги за него так и не получил. Его коммерческая деятельность окончилась быстро и весьма печально. Сначала Шурика чуть не убили какие-то азербайджанцы - по всей видимости, "яблочная мафия". С проломленным черепом инженер попал в больницу, где пролежал месяц. На лечение ушла куча денег. Хорошо еще, что Шурика, как человека, имеющего отношение к медицине, положили бесплатно, а так никаких "студенческих" денег не хватило бы.

После излечения с Шуриком приключилась другая напасть - его едва не посадили. Кто-то из своих, институтских, заложил его - накропал анонимку в прокуратуру: мол, так-то и так, прибор для таможни Шурик собрал из ворованных деталей. С юридической точки зрения так оно и было: прибор был собран из разных частей медицинского оборудования, годами пылившегося без дела во всех углах Бакулевского института. Но, с другой стороны, Шурик детали не воровал, а просто брал на время. Так делали многие, если не все поголовно. И, вообще, откуда рядовой инженер мог взять детали стоимостью в десятки тысяч рублей? И, ведь, все знали, что за этот злосчастный прибор Шурик не получил ни копейки, разве что дырку в голове. И всё равно какой-то добрый человек позавидовал, не поленился написать куда следует ...

Шурика не посадили чудом. Выручило слабое здоровье: получив повестку к следователю, он потерял сознание на руках у жены и вновь очутился в больнице. Со временем начатое дело как-то само собой утратило актуальность и, кажется, забылось. В общем, повезло человеку. Последнее время, примерно с год, инженера никто не беспокоил, и сам он старался не высовываться. После этой истории Шурик заметно осунулся, постарел и на нервной почве стал немного заикаться. У него развилась астма, аритмия и еще целый букет болезней. Врачи утверждали, что Шурик нуждается в лечении на морских курортах.

Другой головной болью Селивановой была дочь Нина, двадцатитрехлетняя незамужняя аспирантка. На аспирантуре настояла сама Селиванова, и сама же пристроила дочь в свой институт под крылышко - разумеется, не за красивые глаза. Шестопалова, заведующая кафедрой, в этих вопросах никому скидок не делала.

В течение долгих трех лет обучения аспирантам необходимо хорошо одеваться и, соответственно, кушать. В институт, конечно, можно прийти в колготках с затяжкой, но в стоптанных туфлях - никогда. Другое дело, что соотношение цены колготок к цене туфель составляет один к ста, а то и больше.

Вот, собственно говоря, на что уходили все деньги, "заработанные" Селивановой на сессиях. На себя она не тратила почти ничего. Впрочем, кому нужна ее семейная бухгалтерия? Неужели, она пытается найти себе оправдание? Вряд ли это поможет. Там, в тюрьме, никого не будет интересоваться, что муж у нее неумеха, что дочь полностью находится на ее иждивении и что многочисленные болезни мужа и учеба дочери съедают денег больше, чем она успевает приносить в дом. Без "левых" заработков Селиванова не смогла бы обеспечить более или менее сносное существование своим, не приспособленным к самостоятельной жизни, но страшно любимым членам семьи.