Два билета (СИ)

- Да это ... не беспокойтесь, товарищ капитан, нарою я! За месяц-то? На сто тысяч рублей? К бабке не ходить - нарою. Разрешите исполнять?

Мерзлявкин давно подметил одну закономерность: если разговор с начальством начинается на повышенных тонах, то заканчивается мирно, и, наоборот, если начинается хорошо, то заканчивается всегда какой-нибудь неприятностью. Как сегодня, например. После такого разговора, по-хорошему, нужно сразу в отставку подавать.

То, что фотокарточку снимут с доски почета - это, конечно, не хорошо, но пережить можно. А увольнение из органов пережить никак не возможно, потому как Мерзлявкин чувствует призвание к ментовской работе. Другие мучаются, а он на службу ходит, как на праздник. От службы он получает удовольствие!

А на гражданке делать ему нечего. Вкалывать физически? Извините, гордость не позволяет. Одним словом, вне ментуры Петр Иванович себя не видел!

Капитан Хлыбов говорил: "Если хочется молочка, а доить больше некого, сгодится отдоенная корова". Вот почему Петр Иванович, не теряя времени, направился в магазин, где им была раскрыта незаконная торговля водкой. Продавщицу Журавко Л.К. он отозвал на задний двор. Усевшись в теньке, на перевернутом ящике из-под водки, Петр Иванович поставил рядом другой такой же ящик и хлопнул по нему рукой: Присаживайся, Лизавета!

- Лариса я, - ответила продавщица, нервно теребя в руках тряпку.

- Какая разница? Кстати, знаешь, почему настоящие менты говорят "присаживайся", а не "садись"?

- Почему?

- Да потому, что если кому настоящий мент скажет "садись", так тот непременно сядет. Примета такая. Так что присаживайся пока что ...

- Не поняла юмора, - тихо проговорила продавщица. - Зачем вызывали?

Лейтенант подбоченился:

- Не вызывал, а просил прийти. С культуркой у тебя, Лизавета, тоже слабовато. Поговорить надо.

- Случилось чего?

- Случилось, - согласился Мерзлявкин, - в нашей конторе всё время что-нибудь случается. И ведь что интересно: иной раз думаешь - вот оно, крупное дело в руки идет, а оно чепухой оборачивается. Бывает и, наоборот: из чепухи образуется дело республиканского масштаба!

Иной раз Петр Иванович сам себе поражался: непонятно откуда у него в голове рождались слова, а то и целые фразы потрясающей красоты, а ведь прежде он их и слышать не слыхивал, и знать не знал. Это ж надо так завернуть - "республиканского масштаба"! У него определенный дар к изложению. Чтобы там ни говорил капитан Хлыбов, а в управлении лучше него никто не составляет отчеты. Да, что там управление, бери выше - во всей республике. Ничего, придет время, и о нем еще узнает Москва.

Давая понять, что разговор предстоит серьезный, лейтенант произнес:

- Одним словом, жизнь - штука не простая, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ты все же присаживайся, Лизавета. В ногах правды нет.

- Лариса я, - вздохнула продавщица, бочком присаживаясь на ящик.

- Какая разница!

- И то верно, - рассмеялась женщина.

- Смейся, Лизавета, смейся, не долго осталось, - как бы с сожалением сказал Петр Иванович.

- Ой, что Вы такое говорите? Аж сердце защемило!

Петр Иванович похвалил себя: ловко он вывел продавщицу из душевного равновесия. Капитан Хлыбов называет это умением заинтриговать клиента. "А заинтриговал, - учит всё тот же Хлыбов, - держи паузу и помни: чем дольше пауза, тем податливей клиент".

Петр Иванович снял фуражку и принялся носовым платком не спеша обтирать головной убор изнутри, сдувать пыль снаружи. Затем он возвратил фуражку на полагающееся ей место и принялся задумчиво смотреть куда-то вдаль. Продавщица отследила направление взгляда милиционера, но ничего интересного там не увидела - только гору полусгнивших ящиков и готовый упасть грязно-серый бетонный забор. От такого загадочного поведения милиционера у нее начали дрожать колени. В конце концов, она не выдержала и спросила:

- Петр Иваныч, миленький, не томите, скажите, что случилось-то? Кажется, я уже всё сделала, что просили.

От этих слов Мерзлявкин подскочил, как ужаленный, даже ящик под ним хрустнул.

Ты, Лизавета, не знаешь, что значит сделать всё!

- За чем же дело стало? Намекните только, я девушка свободная.

Продавщица положила руку на колено Петру Ивановичу. Он отодвинулся.

- Не о том думаешь, Лизавета. Я не по этой части.

- Чего же еще? Денег у меня нет. В прошлый раз подчистую всё выгребли.

- Дура, думай, что говоришь! - процедил лейтенант, озираясь.

- Ой, простите, Петр Иваныч! Ради Бога, простите. Сама не знаю, как с языка сорвалось ...

Правильно моя покойница-мать говорила: у бабы волос длинный, да ум короткий.

- Ругайте меня, ругайте. Так мне, дуре, и надо. Все беды у меня через этот язык проклятый!

Мерзлявкин грозно поиграл желваками, делая вид, что еле сдерживается, выждал еще немного времени и после этого строгим тоном проговорил:

- Ладно, проехали, но больше чтобы этого я не слышал!

- Не буду! Детьми клянусь! Слушаю вас, Петр Иваныч, внимательно.

- Вот, другой разговор. В общем, дело такое: начальству мой отчет понравился, и делу твоему решили дать ход.

- Ну и что?

- Посадят тебя, Лизавета, на десять лет, а ты - "ну и что".