Душераздирающее творение ошеломляющего гения

Из-за того что велосипедная цепь уже несколько недель как сломана (ее заклинило, мы дважды ее чинили, но она каждый раз быстро возвращалась к своему прежнему состоянию, заевшему и никчемному), — он, чтобы добраться до школы, проделывает что-то похожее на езду под уклон: не садится на сиденье, а становится одной ногой на педаль, а другой отталкивается от земли, используя велосипед как скейтборд или самокат. Я знал это по его описаниям, но сам никогда этого трюка не видел, пока он как-то раз не ушел, а я не отправился пописать перед тем, как спать дальше, и по дороге не увидел, что на кухонном столе лежит его обед. Я выбежал за ним, но его уже не было, поэтому я поехал в школу на машине, уже не надеясь, что перехвачу его по дороге, но все-таки увидел его — он приближался к первому светофору на углу Калифорнии и Мэсоник. Это было что-то невероятное. Он так и делал — стоял на педали и отталкивался ногой: так ездят верхом по-дамски; казалось, будто он валяет дурака. Ни один нормальный ребенок не стал бы ездить на велосипеде таким способом. И, конечно же, никакого шлема на нем не было. Я просигналил и остановил его на углу.

— Твой обед.

— Ой!

Я слишком устал и не сказал про шлем ничего.

Большую часть времени меня мучает совесть, ведь я понимаю в глубине души: я не готовлю ему завтрак, не отвожу в школу, и из-за этого он, когда подрастет, станет сдирать с кроликов шкурки и коротать досуг с самострелами и ружьями для пэйнтбола… Но все-таки по сравнению с некоторыми другими родителями я — просто доктор Спок[145]. Возьмем один пример. Разведенная мама одного его одноклассника. Мы, человек пятнадцать родителей, стоим у своих машин на парковке у плоскогорья Марин: встречаем своих детей после двухдневного похода. Мамаша — загорелая и подтянутая, с длинными светлыми волосами и ярко-розовой помадой, в длинной спортивной фуфайке и белых облегающих брюках, жизнерадостно и энергично жестикулируя, рассказывает, как она разбирается с тем, что ее старший сын-десятиклассник покуривает травку:

— Я считаю так: курит — значит курит. — Она кокетливо пожимает плечами. — Пускай уж дудит дома. По крайней мере, я знаю, где он, чем занимается, и у меня на душе спокойно, что он не гоняет где-нибудь на машине и так далее.

Хоть она и разговаривает с кем-то из родителей, но посматривает в мою сторону. Кажется, я понимаю в чем дело: между мной и ее сыном-старшеклассником меньше разница в возрасте, у меня на лице творческая растительность, и поэтому она считает, что ее философия должна прийтись мне по душе.

Но я так ошарашен, что не могу ничего сказать. Ее место — в тюрьме. А ее детей надо передать на воспитание мне, Может, я вообще единственный, кто имеет право этих детей воспитывать — слишком уж часто их родители оказываются старыми и замшелыми. Но еще хуже — те, кто вроде нее, кто одевается, как ее дети, и говорит их словечками. Но «дудеть»? Так вообще кто-нибудь говорит — «дудеть»?

Я рассказываю эту историю Бет, и она, как всегда, потешается над идиотизмом других родителей. Наше с ней сотрудничество отлажено: мы подменяем друг друга, устраиваем родительские собрания. Мы — вроде семьи гимнастов под куполом цирка, команды в зеленой облегающей униформе, на которых приятно посмотреть и у которых все рассчитано до доли секунды.

Праздники мы празднуем выборочно. Церковь выпадает полностью, как и большинство связанных с ней праздников. День благодарения празднуется с долей равнодушия, поскольку ни Тоф, ни я не слишком-то любим индейку, и вообще не едим фарш с клюквенным желе из баночки. А вот Рождество празднуем по-настоящему. Мы с Биллом и Бет берем по экземпляру составленного Тофом списка и распределяем их. Бет берет на себя чулок и одежду. Билл — выбирает оттуда то, что захочет сам, при этом не упуская случая купить Тофу книги, которые он считает жизненно необходимыми для формирования будущего либертарианца. Как-то раз он принес одновременно «Книгу добродетелей» Уильяма Беннетта[146] и «Словарь культурной грамотности».

За несколько дней до Рождества Билл прилетает из Лос-Анджелеса, и мы, как можем, стараемся упаковать подарки в точности так, как это делала мать. Мы празднуем Рождество и остальные праздники (те, что вообще празднуем, конечно) так, чтобы одновременно почтить память родителей и вспомнить, как это делалось при них, но чаще у нас получается злая пародия.