— Не играй в благородство, Пандора. — В устах Никиаса ее имя звучало как оскорбление. — Все, что заботит тебя — твоя собственная защита. Особенно когда по твоим пятам ходят эринии.
Лучше бы он этого не говорил. Память Деми тут же подбросила в костер новые, пробирающие до дрожи воспоминания. А ведь еще пару мгновений назад она и знать не знала, что нос к носу сталкивалась с богинями мести и ненависти.
Саму встречу сломанный диск, что представляла собой ее память, не сохранил. Зато образы были весьма запоминающиеся: сотканные из теней эринии во главе с прекрасной и смертоносной Алекто. Перед ее внутренним взором предстала сцена сражения: Харон, Кассандра… и сторукий гекантохейр. Он что, и впрямь помогал им?! И Деми была прямо там, и видела все это собственными глазами?
Разубеждать Никиаса она не стала. Следующим утром этот разговор она даже не вспомнит, так какая разница, что он думает о ней? Завтра, когда Деми проснется, она столкнется с правдой, что ее ненавидит едва ли не весь мир, едва ли не вся Алая Эллада. Одним человеком больше, одним меньше…
— Хорошо, — царственно кивнула Кассандра. Кому еще так кивать, как не ей? — Завтра утром отправишься на Ээю.
— Это слишком рискованно, — отрывисто бросил Никиас.
Деми круто развернулась.
— Какое отношение моя жизнь вообще имеет к тебе?
— Самое прямое. Я не могу позволить, чтобы ты умерла. Чтобы нам пришлось ждать еще несколько лет, пока нить Ариадны тебя отыщет. Каждая минута промедления измеряется в человеческих жизнях, Пандора. — Он чеканил слова, словно монеты, а в глубине его глаз горел огонь.
Она вспыхнула под этим взглядом.
— Ты хоть представляешь, каково жить тому, кто совершил столь чудовищную ошибку, за чьим плечом — не одна загубленная жизнь? Я не меньше тебя хочу отыскать пифос, не меньше всех вас хочу все изменить. Все исправить. Так помоги мне в этом… Поиски пифоса могут быть долгими, но если во мне есть что-то, что позволит не остаться в стороне, если Цирцея сможет хоть чему-то меня научить…
Они смотрели в глаза друг другу несколько биений ее взволнованного сердца. В глазах Деми была мольба, в глазах Никиаса — затухающее пламя. И… что-то еще. Это не жалость, точно не она. Быть может, толика сочувствия? Деми словно подцепила краешек его изменчивой маски и увидела тень того, что под ней скрывалось. Под слоями ткани и кожи, в самой глубине души. Увидев, пока не распознала, но проблеск понимания в глазах Никиаса побудил ее сказать:
— Пожалуйста.
То неуловимое, что приоткрылось ей, исчезло, но и огонь, затерявшийся в синеве, погас.
— Хорошо. Но если ты отправишься на Ээю, я отправлюсь с тобой.
Деми смотрела на него, все еще настороженная. Отчего Никиас взял на себя роль ее телохранителя — роль, что вряд ли была для него приятна? Почему именно он? Быть может, ответ остался где-то там, за пределами островка ее памяти, который медленно погружался в Лету.
Конечно, Ариадна тоже отправилась с ней.
Харон никогда прежде не приходилось бывать на Ээе, а значит, построить к нему свой похожий на длинную черную реку или столь же длинный и черный тоннель маршрут. Им пришлось плыть кораблем. Обычно путь занял бы несколько дней, но по приказу Кассандры — не просто пророчицы, но еще и архонта, о чем забыла Деми — с ними на борт поднялись Искры Борея, Зефира, Нота и Эвра — северного, южного, восточного и западного ветров.
Они надували паруса и управляли теми ветрами, что встречались им на пути, словно течениями. Перевесившись через борт, Деми высматривала в воде спрятанных в ней богов и монстров: Посейдона и сердцееда Главка, Сциллу с Харибдой, которые, погруженные в сон, по рассказам моряков, находились неподалеку от морского пути, которым шли они.
И вот он, прекрасный остров, ставший домом Цирцее — последней надежды Деми на новую,
Здесь царила тишина, что нарушало лишь ненавязчивая трель птиц. Не боясь незваных гостей, по острову бродили животные. Деми хотелось бы верить, что Цирцея приручила их… а не превратила в них, как гласили легенды, оскорбивших ее людей. Спокойствие и умиротворяющую красоту Ээи портила лишь алая пелена над головой.
Цирцея… Она царствовала здесь, среди зеленых холмов и исполинских деревьев, среди гор и скрытых под землей пещер. Они с Никиасом и Ариадной обнаружили колдунью неподалеку от роскошного дворца. Она собирала в саду дивные, диковинные цветы на тоненьких, словно хрустальных, стеблях.
— Гости, и на Эее, — усмехнулась она, выпрямляясь.
Один этот голос — властный, хорошо поставленный, с легкой, а может, и нарочитой, хрипотцой, многое рассказал Деми о его обладательнице. Добавить еще черные, словно беззвездная ночь, волосы и такие же глаза, алебастровую кожу и кошачью, от бедра, походку, когда Цирцея прошла к корзине, чтобы сложить в нее цветы с длинными нежно-фиалковыми лепестками.
Грозный вид Никиаса ее ни пугал, ни настораживал. Колдунья вообще едва скользнула по нему взглядом, остановившись на Деми. Она представилась, мысленно готовясь обороняться.