Душа Пандоры

Она еще цеплялась за свое «я» — как утопающий за брошенную ему соломинку. Пока еще помнила, что она — Деметрия Ламбракис, очередная инкарнация Пандоры, что века назад откинула крышку пифоса и наслала на Землю полчища атэморус. Но что-то важное она безвозвратно потеряла. В конце концов не осталось уже ничего, кроме Пигмалиона с его Галатеей, Ариадны и Харона, которые одним своим присутствием напоминали о себе; потери памяти, о которой с печальными глазами напоминала Ариадна, Алой Эллады и странной, безликой цели — сотворить статую, чтобы… Чтобы, собственно, что?

Деми не задавала вопросов — слишком устала. В глазах Харона — ни толики сочувствия. Он казался высеченным из камня, словно очередное создание великого творца. Но он был рядом и ничего не говорил, и сейчас этого оказалось достаточно. Рядом, конечно, была и Ариадна. В ее глазах сочувствия — целый океан.

Статуя, которая была похожа на Деми, словно отражение, тихо вздохнула и открыла глаза.

— Она заменит тебя в Изначальном мире, — прошептала Ариадна, сжимая ее ладонь.

Пигмалион был доволен своим творением. Деми — счастлива, что теперь, когда до рассвета оставалось не больше часа, может наконец поспать. И может заснуть до того, как забудет, кто она такая. До того, как забьется в панике, потому что не сможет себя вспомнить.

Харон исчез вместе с ожившей статуей Пигмалиона. В буквальном смысле — просто перейдя невидимую для Деми завесу, перестал существовать в этом мире, чтобы проявиться в другом. Вернулся, чтобы отнести их в пайдейю. Уже без него Ариадна проводила Деми в комнату и, улыбнувшись на прощание, оставила ее.

Она была вымотана, опустошена. И все равно казалось, что так просто не уснет — рой мыслей в голове не позволит. Но стоило смежить веки, возникло ощущение, что ее затягивает в баюкающий темный омут.

Последней в голове мелькнула мысль: «Интересно, в Элладе до сих пор за сны отвечают боги?»

Часть третья. Дочь солнца и царица чудовищ

Глава семнадцатая. Цирцея

«Кто я?»

— Привет, Пандора, помнишь меня?

Он сидел на ее кровати, облаченный во все черное. Правую сторону его лица закрывала полумаска. Львиная голова, но среди темной гривы закручивались вверх черные рога.

Мантикора.

Она запуталась в вихре чувств и образов, что наслаивались друг на друга. Он — Никиас, кажется, ее ненавидел. Он был холоден и ко всему безучастен… Или… нет?

А еще, кажется, под его маской пряталась тьма. Или тьму он призывал себе в помощники?

«Но кто я? Не могу же я быть той самой Пандорой?»

— Так и знала, что ты придешь, чтобы снова ее напугать, — раздался со стороны двери укоризненный голос.

На нее дохнуло теплом, словно из-за туч выглянуло яркое солнце. Облако золотых волос, румянец и ласковая улыбка… Ариадна. Ее имя всплыло в голове без малейших усилий, оттого ощущение неправильности происходящего лишь усилилось. Почему она знает ее, незнакомку, но совершенно не знает себя?

— Я лишь хотел рассказать ей правду.

— Или воспользоваться случаем в очередной раз ее обвинить.

Он собирался что-то ответить, но она не позволила:

— Ты — Никиас, а ты — Ариадна. Но кто… я?

Ариадна смущенно комкала в руках ниспадающий с плеча край пеплоса. Отчего ей так трудно ответить на этот простой вопрос? Она кашлянула и, пряча взгляд, произнесла:

— Ты — Пандора. Очередная ее инкарнация, и сейчас ты зовешься Деми.

— Пандора, — плохо слушающимися губами повторила она. — Та, что открыла ящик с бедами?

— Пифос. Да.

Она — Пандора. Та, что дала ход разрушительной, длящейся веками войне. Деми помнила и сам осколок войны — битву, что развернулась в Эфире, между землей и верхушкой неба. Как помнила и алое небо над головой.

Этого не может быть. Но глаза Ариадны, ее отчаянное нежелание причинить своими словами боль говорило: сказанное — чистая правда. Деми прикрыла глаза, пытаясь свыкнуться с тем, с чем свыкнуться невозможно.

— Почему я сделала то, что сделала?

Они ответили одновременно.

— Этого никто не знает — ни люди, ни боги, — прошептала Ариадна.

— Хотел бы я знать, — глухо сказал Никиас.

Деми медленно обвела взглядом пространство. К горечи, вспухшей под кожей, примешался яростный протест. Она не могла этого сделать. Не могла.

— Почему я успела все это забыть?

— На твой рассудок наложены чары, которые стирают твои воспоминания каждый рассвет.

Паника захлестнула Деми. Как многое она позабыла? Как много мелочей, деталей прошлой жизни, оставшейся за порогом ночи? Как много важного — того, что должна была или хотела помнить?

Ариадна рассказала Деми все, что произошло — с того самого момента, как они втроем отыскали ее в Изначальном мире. Река ее памяти подернулась рябью, озвученные имена и события прошлых дней стали кругами на воде. Воспоминания о других — будто вещица, запорошенная снегом. Ветер дунет, сбросит белую пыль, и обнажит то, что прежде было скрыто.

«Я — Пандора. Я открыла пифос и выпустила мириады бед…» Ужас вонзил ледяные пальцы в живот, забрался в пересохшее разом горло.

— Я знаю, как непросто слышать подобное… — тихо сказала Ариадна.