Дурная

– Простите, – с лица девчонки исчез канцелярский оскал, и она сразу превратилась в симпатичную малышку, смотрящую с жалостью на поникшего ребенка. Лешка весь сжался, и мне очень захотелось его прижать к себе, утереть его покрасневший нос, обнять и тоже зарыдать в голос, если честно, – Мсье Конде и сопровождающие уже прошли на посадку. Ничего нельзя изменить уже. Простите, – пролепетала девчонка, глядя на нас с неприкрытой жалостью. Ненавижу когда меня жалеют. Никогда не думал, что могу вызывать в людях это уродское чувство. Но сейчас принял это как благо. Как крючок, держащий меня на этом свете, не дающий раствориться в своем горе.

– Так объявите по громкой связи, остановите, – я вцепился в стойку так, что костяшки побелели, не обращая внимания ни на что вокруг. – Скажите Данае Боярцевой, что мы тут, и мы ее любим. Умоляю. Она все, что есть у меня и моего сына. Она… Скажите это все. Скажите, что я дурак. Что умоляю ее о прощении. Хотите, на колени встану?

– Сожалею, – выдохнула чертова бюрократка, глядя мне за спину, в огромное окно. На взлетной полосе, выходил на рулежку белоснежный лайнер. – Вы опоздали.

Я обернулся, бросился к окну, заметался вдоль ледяного стекла, за которым улетала в новую жизнь моя единственная жизнь. Та, что смогла меня изменить. Женщина, подарившая мне невероятное чувство бесконечности.

– Мама, – прошептал Лешка, прижавшись к стеклу ладошками. Трогательный, лопоухий, абсолютно растерянный. – Прощай.

– Не плачь, сын. Мужики не плачут, – прохрипел я в белокурую макушку ребенка, пытаясь проглотить колючий слезливый ком. – Мы поедем к ней и вернем. Слышишь?

– Нет. Она улетела. Значит судьба такая. Значит так правильно. Это ее выбор. Она заслужила это. Ты ей не станешь мешать. Мы не станем. Не жили богато, не хрен начинать, – вдруг твердо сказал мой не по годам мудрый ребенок. – Даная будет счастливой. И мы не имеем права ей в этом мешать. Ни я, ни ты. Понял? Если бы суждено было, мы бы сразу сюда приехали, а не мотались по другим аэропортам, теряя драгоценное время.

Мы замерли, провожая взглядом чертов самолет, уносящий в недо наше общее с Лехой счастье.

– Ты прав ушастый. Не жили богато, не хрен начинать, – вздохнул я, потрепав сына по шевелюре. – Но учти, тебя я никому и никогда не отдам. И еще.

– Макар, я вымою тебе рот с мылом. Чему ты учишь нашего мальчика?

Говорят, что человек не может не дышать. Вранье абсолютное. Мне показалось, что у меня отключилась эта функция. Я не мог ни вдоха сделать. Но чувствовал, что жив, как никогда. И эти простые фразы, прозвучали райской музыкой в шуме, похожего на муравейник, аэропорта.

– Мама, – взвизгнул Лешка, бросился к улыбающейся Данае, такой родной, теплой, нужной, любимой. Врезался в нее, словно крошечная шаровая молния, пока я стоял, не дышал и тупил, как чертов лось, чуть не просохативший свою единственную во всем мире Ламу. – Мамочка. Он не виноват, слышишь. Папа знаешь, что сделал? Он хотел чтобы мы стали настоящей семьей.

– Я знаю, – тихо прошептала Данька, прижав к себе ошалевшего от счастья ребенка. – Я не смогла улететь. Тело не может существовать без души. А мне бы пришлось ее оставить тут. Луи мне все рассказал, Макар. Он все таки прочел твое сообщение, почти перед самой посадкой.

– Ты меня прощаешь? – прохрипел я, чувствуя, как воздух наконец-то проникает сквозь мои сжавшиеся связки.

– Ну, не знаю. Будет зависеть от того, как ты воспримешь мои новости. Надеюсь не как трусливый Лось, – хитро улыбнулась моя любимая Лама. Полезла в свою дурацкую сумочку, в форме кошечки, и достала из нее…

– Ты все таки непролазная дурища, – заорал я, рассмотрев тонкую полоску, зажатую в пальчиках моей любимой жены. Точнее. Будущей настоящей мадам Боярцевой. Сграбастал в объятия теперь уже почти три своих счастья, не обращая внимания на людей, косящихся на меня, как на буйно помешанного.

– У тебя кольцо в кармане, – пропыхтел Леха, ужом вертясь между мной и Даней, явно пытаясь вырваться из телячьих нежностей, как он называет любое проявление счастья с моей стороны. – Давай уже, пока не раздавил меня, маму и сестренку в ее животе. Иначе я все таки надеру тебе зад.

– Сестренку, – в один голос с Данькой выдохнули мы.

– Ой, – закатил глаза наш нахаленок, – к гадалке не ходи. Я буду старшим братом сопливой девчонки. И боже упаси кому-нибудь из вас повысить на нее голос… будете иметь дело со мной. Родители, – от уха до уха озарился улыбкой тот, кто связал наши судьбы. Мелкий ушастый купидон по имени Леха Сопотов. Тьфу ты, конечно же Боярцев.

– Никому и никогда не отдам вас, – прошептал я. – Больше никогда.

Эпилог

Восемь месяцев спустя

Мадам Даная Боярцева

Судьба дама капризная, так говорят французы. Нет, это не так. Она просто немного взбалмошна, чуть предвзята и не всегда осмысленна.

Судьба не злодейка. Нет. Она благосклонна и решительна. Нужно просто уметь увидеть ее знаки, принять с благодарностью. И тогда…