– У тебя ключи то есть от папулиной конуры? Или не выдал батон тебе сим-сим от входа в его жизнь связочку? Вот черт, не выдал да? Не вызываешь ты у него доверия? – умостившись рядом со мной на страшно неудобном сиденьи, спросил Леха. Вагон метро поезда оказался полупустым, что уже чудо в это время суток, и нам удалось расположиться с комфортом.
– Господи, Леша, ты можешь говорить, как все нормальные мальчики твоего возраста? И не чертыхайся, это моветон, – обреченно вздохнула я, понимая, что воспитатель из меня, как из Люсинды балерина.
– Тогда ты веди себя, как все нормальные тетеньки твоего возраста, – фыркнул мелкий бесенок. – Моветон – это дожить до твоих годов и остаться такой…
– Еще раз назовешь меня дурной, я…
– Я хотел сказать недальновидной, – хмыкнул младший Боярцев, все больше и больше становящийся похожим на своего «батона». Тьфу ты, прости господи, биологического отца. Правильно говорят – от осинки не родятся апельсинки. – Для того, чтобы нам с тобой получить желаемое, нам нужен мой папуля. Андестенд? Ты работу свою получишь, я не отправлюсь в детдом, ну и вырасту, может, полезным членом общества, мама так говорила. А что, мой «штрих» богатенький, поди не бросит меня сиротку нищим неучем. Это уже дедулины слова. Ты ведь замуж то за этого полудурка согласилась выйти не потому, что меня пожалела, надеюсь? Из-за работы ведь? Или…?
– Леша, он твой отец, пожалуйста, будь повежливее. Ну что еще за «штрих»? И это, давай не ругаться с ним, а? Тогда и нам будет спокойно, и ему хорошо. Ему просто нужно свыкнуться с мыслью… – простонала я. Конечно, я согласилась только из-за Лешки. Про работу моей мечты даже не думала в тот момент, только о несчастном мальчике, жизнь которого вот-вот была готова провалиться в тартарары казенного существования. – Наша станция, – радостно объявила, стараясь не смотреть на мелкого авантюриста, жующего губешку задумчиво.
– Ему просто нужно перестать быть козлом. Да, мы первые, сто пудово, я так и думал. Учись, студентка. Что бы ты без меня делала? – улыбка на личике ребенка показалась мне слишком уж взрослой и какой-то злодейской, что ли. – Идем уже, фантазерка, пока ему там слишком хорошо не стало. Скайфоломим батона.
– В смысле?
– В коромысле. Может еще пожрать успеем. А то у меня кишка кишке бьет по башке. Папуля то пиццу не привезет нам, с ананасиком. Моя любимая, кстати. А вот какую-нибудь корову бешеную, очень даже легко.
– Подожди, о чем ты вообще? И ты ж говорил, что тебя тошнит и ты не голоден. Леша, давай договоримся, будешь врать, я…
– Точно блаженная.
Лешка закатил глаза и молча пошел к выходу из вагона. Я засеменила за ним. Да что такое? Даже этот мелкий вертит мной, как захочет. В чем то он прав, этот философ миниатюрный, надо как-то учиться быть стервой и менять свою жизнь. Иначе я закончу свою бестолковую жизнь в каком-нибудь приюте в компании пяти кошек и старого немца Альцгемера. Зато хоть не в одиночестве. Я даже и не заметила, как вышла из подземелья. Очнулась только, вдохнув свежий, слишком вкусно-пахнущий для мегаполиса, воздух. Лешка бодро шагал по тротуару, и даже насвистывал что – то. И мое напряжение улетучилось. Высотка, находящаяся в шаговой доступности до метро, снова показалась мне величественной и похожей на замок дракона. Я залюбовалась и чуть не врезалась в замершего на месте мальчишку.
– Ты чего? – спросила я.
– Слышишь?
Я прислушалась и вдруг уловила тихий писк, несущийся откуда-то из-под земли. Господи, это ведь из подвала. Только бы не крыса. Я даже содрогнулась, потому пропустила момент, когда мой мальчик сорвался с места и бросился к решетке, закрывающей крошечный проем вентиляции.
– Лешка, ты что? – господи, ребенок встал на четвереньки и вдруг просунул голову между металлическими прутьями. Боже. Боже, что же делать. Сейчас отверстие вентиляции казалось мне пастью льва, не меньше.
– Дед говорил, если голова пролезла, значит и все остальное пройдет, – пропыхтело это ушастое наказание, заюлив откляченным тощим задом. И я поняла, что дед у Лешки не очень умный, раз такие глупости вкладывал в слишком изощренный мозг своего внука.
– Боярцев, нужно уметь расслабляться, – хмыкнула Кэт, положив мне на колено руку. Чертовы пробки, чертова холеная сука, чертов ушастый мальчишка, чертова добренькая лама. Собрать бы всех и запулить куда-нибудь в пустоту. – Ты слишком напряжен. Я тебя так отмассирую, прежде чем мы с тобой оскверним супружеское ложе.
– Кэт, ты можешь помолчать хоть минуту? – сморщился я, чувствуя себя изнасилованным в мозг девственником. Черт, да погано у меня было где-то в груди. Там, где у всех нормальных людей, наверное, находится то, что называется душой. От запаха пиццы с ананасом тошнило. А от предвкушения утех с Катькой так и вовсе хотелось выпилиться к хренам. На кой ляд я вообще снова наступил на эти танцевальные грабли?