Дурная примета

Когда Ханнинг пришел домой, Густа разревелась и повисла у него на шее, а потом принялась бегать по комнате и все твердила: «Господи, господи!» или: «Ну вот ты и вернулся!» Боцман стоял в дверях и от неловкости не знал куда девать глаза.

Когда в комнату вошел Евгений, оставив в сенях деревянные башмаки, Ханнинг успел уже расправиться с картошкой в мундире. Близнецы Ганс и Грета сидели возле него и допытывались, откуда берутся дети. Сказка об аисте, которую рассказывают всем детям в деревне, не внушает им доверия. Аисты давным-давно улетели с крыши большого сарая в Ханнендорфе. Вот Ханнинг и отвечал близнецам.

Густе Штрезовой приходится одной идти в домик у моря, потому что Евгений остается здесь. Его холодно-внимательный взгляд прикован к устам дяди Ханнинга. «Все это неправда, все это бывает совсем по-другому», — думает он и в то же время не пропускает ни единого слова. Занимательнейшая это история — рождение детей, а особенно в изложении Ханнинга Штрезова. Ганс и Грета подпирают головки руками. Засверкали глаза у больного Клауса с рахитичными ножками, которого возят в тележке, сколоченной Ханнингом из старого ящика. В комнате ни шороха, ни вздоха…

*

— …дело было лет эдак тыщу тому назад, морской король и говорит Селедке, Камбале, Угрю и Прилипале, которые были у него министрами:

— Городских ребят пускай уж, так и быть, приносят аисты, но ребята с побережья находятся в нашем ведении.

Министры выслушали это, и каждый из них сделал вид, как будто обдумывает его слова. Прилипала подумал про себя: «Наш король опять чепуху городит: как же мы с этим делом справимся?» Тут он разинул свою черную пасть и проворчал:

— Ваше величество, я не представляю себе, как мы это осуществим. Тот укромный уголок за Стоггом, где спят неродившиеся дети, для нас недоступен. Там столько воздуха, что впору задохнуться. Мы же не можем выскочить из воды.

Тут король — а королем в то время был еще Осетр, а не Селедка, как сейчас, — свирепо поглядел на Прилипалу и задумался: что бы такое сделать с этим старым ворчуном. Известное дело, король, он всегда держит в голове, как бы ему расправиться со своими министрами. Нет ничего хуже, как быть министром. А Камбала — у нее тогда была еще обыкновенная морда, не такая кривобокая да ехидная, как сейчас, — Камбала говорит:

— Прилипала совершенно прав. Я тоже не представляю себе, как мы это осуществим.

У Селедки в ее маленькой голове вообще не было никаких мыслей. Она трижды проплыла вокруг стола и сказала:

— Это следует обдумать.

И скова уселась. Король кивнул головой и говорит:

— Умное слово и вовремя сказано. А ваше, господин Вертихвост, какое мнение?

Угорь пошел изгибаться, извиваться и крутиться. Все с нетерпением глядели на него.

— Ваше величество, опасность для нас велика, но не так чтобы уж слишком велика. Ваша идея, ваше величество, для нас затруднительна, но не так чтобы уж слишком затруднительна. Наши возможности малы, но не так чтобы уж слишком малы. Необходимо поразмыслить. Я считаю, что ваше предложение чрезвычайно располагает к размышлению.

— Бу-ух-ты, барах-ты, — сказал Прилипала. — Что это означает? Я ни слова не понимаю.

— Я тоже, — сказала Камбала.

Собственно говоря, и сам король ничего не понял, но он разозлился на обоих за то, что они, как всегда, противоречили, и сказал им:

— Это ваша вина, господа! Во всяком случае, мы трое поняли друг друга. Нельзя не отдать должное тому курсу, который предложил его превосходительство Вертихвост.

Он посмотрел вокруг, на зеленые прозрачные воды своего дворца. Как вдруг откуда ни возьмись приплыла маленькая Плотвичка и что-то шепнула королю на ухо.

Король ужасно испугался, потому что Плотвичка ему сказала:

— Ко дворцу приближается сеть. Вашему величеству надо смываться. А не то ваше величество изловят. Рыбаки опять здесь.

Король поспешно сказал Угрю и Селедке:

— Господа, продолжим совещание в моей загородной резиденции.

И скорехонько поплыл прочь с обоими министрами, которые всегда с ним соглашались.

Камбала с Прилипалой остались на месте. Но тут по воде пошел шум, и стебли водорослей, которые растут на дне вроде бурьяна, заколыхались, как в сильнейшую бурю. Камбала была востроглазая, она все приметила и живо смекнула, какая ей грозит участь. А Прилипала, тот ничего не понял. Он знай себе ворчал недовольно под нос, и, когда Камбала подтолкнула его, он сказал:

— Оставь меня в покое!

«Не хочешь — не надо, старый ворчун», — подумала Камбала и поплыла в ту сторону, где была спокойная вода. Там она зарылась в песок и выставила наружу только один глаз. Ну, а Прилипалу поймали. Он ужасно перепугался, когда вдруг очутился в лодке у Йохена Химмельштедта. Тот ему и говорит:

— Эх ты, старое чучело, лучше бы ты мне не попадался…

*

На этом месте рассказа Ханнинга Штрезова Евгений насторожился, и Клаус тоже.

— А как же, ведь это было тыщу лет назад…

— Йохена Химмельштедта тогда еще вовсе и на свете не было…