Дурман-звезда (СИ)

  Горячий ветер моментально высушил кровь; кляксы потемнели и утратили яркость. Спустя минуту они выглядели уже застарелыми, как будто появились задолго до начала нашего рейса. Было тихо; люди застыли, пытаясь прийти в себя. Матрос, стоящий рядом со мной, прижимал ладонь к шее между грудиной и кадыком - рефлекторный жест в попытке уберечь душу. Он неотрывно смотрел на парус и шевелил губами - кажется, читал про себя "Огонь милосердный".

  Первой не выдержала бойкая барышня.

  - Живи? - прочла она вслух с недоумением в голосе. - Господа, но что это должно означать?

  Все, наконец, встряхнулись и начали переглядываться, словно это реплика сняла колдовское оцепенение.

  - Я полагаю, - купец задумчиво потер подбородок, - что послание адресовано кому-то из нас. Одному, конкретному человеку. И будет понятно только ему.

  - Кому именно?

  - Не знаю. Но вряд ли он - или она - заявит об этом во всеуслышание.

  "А дядя, судя по всему, не дурак", - подумал я с интересом. Я-то как раз догадываюсь, к кому обращен призыв - присутствие моей крови в гадальном шаре не могло пройти без последствий. Но содержание мне, если честно, не очень нравится. Живи... То есть, уходить мне нельзя, а значит - еще, как минимум, один цикл? Ох, как не хочется, кто бы знал... Устал я уже - сил нет. Могу и сорваться. Тьма, ну вот кто тянул за язык эту балаболку? Гадание ей подавай... Летели бы спокойно, сели бы в Белом Стане... Зашел бы напоследок в кабак - сегодня хозяева все лучшее выставят... В общем, нашел бы, чем заняться до вечера... А дальше... Да уж, дальше не самая приятная часть...

  Или, может, я неправильно толкую послание? Да нет, пожалуй, все очевидно - ничего другого в голову не приходит.

  - Но как же так?.. - барышня чуть не плакала от обиды. - Мы же все гадали, это нечестно! И вообще, почему вдруг буквы? Никогда ведь такого не было! Господа, ну скажите же, не молчите!

  - Вы правы, сударыня, - пожал плечами купец. - Я тоже не помню, чтобы знаки складывались в осмысленные слова. Но я застал только обычные циклы. Когда в последний раз сменялся большой, я еще лежал в колыбели. Может быть, кто-то более опытный?..

  Все, не сговариваясь, посмотрели на опекуншу, но та сохранила ледяное молчание. Капитан кашлянул:

  - Итак, господа. Обычай мы соблюли. Возвращаемся к насущным проблемам. После посадки все покидают борт. Это, я надеюсь, понятно? Рядом с причалом есть несколько постоялых дворов. Там можно переждать с комфортом. Если все закончится ночью, и корабль... - он на мгновенье запнулся, и мне показалось, что палуба под ногами едва ощутимо дрогнула, - ...так вот, если корабль будет готов, то завтра стартуем в полдень. Задержку постараемся наверстать...

  Когда впереди показались городские постройки, солнце уже заметно сместилось к западу. Но зной не желал отступать - наоборот, он стал почти осязаемым. Даже ветер ослаб, как будто увяз в загустевшем воздухе. Марева бродили над степью, и очертания города дрожали, словно мираж. Остров, затерянный в белом ковыльном море...

  Матросы засуетились, спеша убрать паруса; корабль замедлил ход. Теперь предстояло самое главное.

  Капитан подошел к носовой фигуре, изображающей летучего змея. Ящер был сделан очень искусно - казалось, он прорастает прямо из корабля, из верхней части форштевня, вытягивая шею вперед. В деревянной "шкуре" мерцали фиолетовые прожилки - вкрапления живого металла. Впрочем, прожилки эти заметно потускнели от времени. Корабль-ящер был стар - даже старше, пожалуй, чем опекунша-мумия, хоть и сложно в это поверить.

  Капитан положил на "шкуру" ладонь.

  Воздух опять колыхнулся, и мне почудилось, что змей недовольно пошевелил головой. Он не хотел садиться в этом чужом краю - его манила далекая синь предгорий. Здешний причал казался ему тесным и неудобным, а город - слишком пыльным и грязным. Но капитан просил, обращаясь к нему безмолвно.

  ...Ты мудр и велик, летучий змей. Ты скользишь над землей, обгоняя тучи. Глядишь свысока на жалких двуногих, которые копошатся в пыли. Да, мы живем в тесноте и копоти, и наши дома, прижавшиеся друг к другу, похожи сверху на нелепые соты. Тебя, старый змей, раздражают визгливые перебранки на наших улицах и смердящие нечистоты. Ты не можешь понять, зачем было строить город в белой степи, раскаленной, как сковородка. Не желаешь делать здесь остановку. Но ты же видишь - солнце плачет над нами. А мы не в силах выносить его слезы. Поэтому будь снисходителен, мудрый змей, и позволь нам спуститься с неба, чтобы найти убежище на земле...

  И капризный реликт, довольный таким вниманием, согласился, наконец, уступить. Медленно и нехотя корабль развернулся над городом и начал постепенно снижаться. Рулевой подсказывал направление, поворачивая штурвал.