Дурман

Патрик усмехнулся, сделал шаг и оказался в опасной близости, правда, смотрел при этом в другую сторону, Ира решила, что маскировал свой интерес таким образом.

— Щёки горят, и это мило.

— Пьяный румянец кажется тебе привлекательным? — не поверила она.

Он рассмеялся, посмотрел на неё.

— Ты как всегда к себе критична. Каждый раз, как я делаю тебе комплимент, ты возражаешь и выставляешь напоказ какой-нибудь свой недостаток.

Ира удивилась.

— Правда?

— Да. Это наводит на определённые мысли.

— На какие, интересно?

— Что ты от меня защищаешься. — Сказал это, замолчал ненадолго, после чего наклонился, чтобы она услышала его негромкий голос: — Но ты всё равно мне нравишься.

В его голосе Ира расслышала лёгкую насмешку, поэтому с лёгким сердцем перевела всё в шутку. Фыркнула, отмахнулась, а потом и вовсе под руку его взяла, совсем как Лёшку его жена. Интересно, он видит?

— Не хочешь посмотреть макеты? Они выставлены на той стороне зала.

На той стороне? Значит, пройти с Патриком под руку как раз мимо Лёшки. Решительно покачала головой и ляпнула:

— Нет, я их видела.

— Где?

Где? У Лёшки в компьютере. И «Каскад» видела, и проект своего главного конкурента Киселёва он ей показывал.

— В интернете. Заинтересовалась после твоего приглашения и посмотрела.

— Понятно. И что ты думаешь?

— «Каскад» великолепен, — сказала она, прежде чем успела обдумать свой ответ. Но она на самом деле так думала.

— Да, — не стал спорить Патрик. — Но окружающая застройка его портит. Я был недавно в Питере, видел. Такое богатство мрамора, с анфиладой, а через дорогу дома старые. Как их называют в России?

— Брежневки, — негромко проговорила Ира, чувствуя острое недовольство от снисходительного тона и претензий Патрика. Захотелось отступить от него и отдёрнуть руку, но это пришлось бы объяснять, и поэтому она удержалась. Зато не удержалась от желания оглянуться через плечо. Лёшка стоял к ней вполоборота, рука в кармане брюк, кажется, улыбался, слушая кого-то, а потом вдруг стрельнул глазами в её сторону. Иру будто обожгло. Отвернулась, сглотнула, но с дыханием справиться так сразу не смогла, пришлось дать себе время.

А ещё она впервые видела Лёшкиных родителей. Отца, Андреаса Вагенаса, сразу из толпы выделила, Алексей на самом деле был сильно на него похож, в их родстве сомневаться не приходилось. Та же горделивая осанка, запоминающийся профиль, тёмные волосы, а ещё улыбка. Улыбка делала их почти близнецами. И хотя Андреасу было за шестьдесят, на свой возраст он совершенно не выглядел. Бодрый, весёлый, не стесняющийся своих эмоций. Он громко смеялся, громко говорил и почти без акцента. К нему многие подходили, жали руки, что-то говорили, а Андреас всё это внимание принимал с заметным снисхождением, как и должно гению и известной личности. А рядом с ним стояла мать Алексея. Софья Игнатьевна Вагенас. Ира знала её, как актрису, даже была на нескольких спектаклях с её участием, ещё до того, как уехала из Москвы. В кино Софья Игнатьевна почти не снималась, несколько фильмов ещё во времена её молодости, про сельскую любовь в советские времена, фильмы эти прошли без особого успеха, и после них Софья Игнатьевна ушла с головой в театр, где и блистала уже много-много лет. Она была известной личностью в театральном кругу, Лёшка как-то сказал, что несколько лет назад его маме присвоили звание заслуженной артистки, и она этим безусловно гордилась, хотя и старалась не подавать вида, принять, как должное. И сейчас, наблюдая за ней, Ира понимала, почему он так сказал. Осознание своей значимости было прописано жирным шрифтом в генах всех Вагенасов, и Алексей взял это от обоих родителей в достатке. Софья Игнатьевна была красивой женщиной, не смотря на то, что рядом с ней стоял тридцатитрёхлетний сын, старше, чем на сорок с небольшим хвостиком лет, не выглядела. И даже со стороны было заметно её собственническое отношение к бывшему мужу. По факту он был бывшим, но они весь вечер стояли рядом, как супружеская пара, Софья Игнатьевна держала Андреаса под руку и время от времени одёргивала его, на что тот лишь смеялся, но не психовал и не уходил от неё. И даже его ищущие взгляды на сторону, воспринимались больше, как озорство, в попытке поддразнить любимую женщину. Он дразнил, она поддавалась, и оба этим наслаждались. Всё так, как Лёшка ей не раз рассказывал.

Его родители.

Его семья, к которой у неё никогда не будет доступа. А она его любит, и от этого горько.