Дури еще хватает

Я нюхал кокс не потому, что страдал от депрессии или попадал в стрессовые ситуации. Не потому, что был несчастен (по крайней мере, я так не думал). Я нюхал его потому, что он действительно, действительно нравился мне. Большинство моих друзей кривились при мысли о нем или, по крайней мере, ограничивались от силы одной-двумя дорожками по уик-эндам. С годами они, я думаю, начали все понимать и волноваться за меня. Однако у меня были и друзья, принимавшие наркотики, весьма известные художники, музыканты, актеры, с которыми я регулярно встречался и играл в бильярд, и курил, и выпивал, и понюхивал — день за днем и еще раз за днем. Среди них неизменно находился кто-то разудалее меня, способный употребить одну за другой две, а то и три дозы, которых мне хватало на целую ночь, а через день появиться на съемках фильма свежим как роза. Даже и сказать вам не могу, насколько такие люди облегчали мне жизнь, отгоняя мысли о моей все возраставшей зависимости от порошка.

И помимо всего прочего, я, как и прежде, ставил работу превыше всего. Мы с Хью начали делать для Би-би-си «Шоу Фрая и Лори», и мне даже в голову не приходило писать, репетировать или играть перед камерами с кокаином в носу и в крови, — точно так же я не мог пропьянствовать весь день и заявиться в студию, набравшись под завязку. Кокс я оставлял «на сладкое», он был наградой за труды, а означало это, что я мог провести три-четыре часа в каком-нибудь клубе, членом которого состоял, осмотрительно (хотя, честно говоря, в те дни большой осмотрительности не требовалось) припудривая нос изнутри.

Большую часть времени я тратил там на бильярд и покер; аппетитом к еде я не отличался, зато отличался — и великанским — к спиртному. В отличие от МДМА и марихуаны кокаин, похоже, в большей, чем что-либо мне известное, мере повышает нашу способность вливать в себя крепкие напитки.

Я постарался сделать эту книгу по возможности сбалансированной, иными словами, правдивой. Я не собираюсь выдавать на-гора длинный список знаменитых людей, с которыми делился дорожками, — это просто-напросто не мое дело. Я не хочу, чтобы книга обратилась в сопливую апологию или хвастливое «Кокс, вашу мать!». И потому должен честно сказать, что первые десять лет моей зависимости от кокаина никаких решительно хлопот мне не доставили. Временами, очень редко, мне случалось перенести или отменить назначенную на раннее утро встречу, однако, говоря вообще, я вел жизнь очень деятельную. Достатки мои возрастали, и в равной мере увеличивались возможности приобретения высококачественного порошка (отсюда и Нонни), а это тоже никак мне навредить не могло. Чем чище кокаин, тем реже ты страдаешь от поноса, тошноты и носовых кровотечений.

Заметно ли присутствие кокаина в твоей крови окружающим? Древние греки говорили: «Легче укрыть под мышкой двух слонов, чем катамита». Тут вам придется притормозить и немного порыться в словарях, чтобы понять, о чем я толкую. А это означает, что вы, проходя афинским рынком с мальчиком, с которым спите, — вашим наложником, или катамитом, — привлекаете к себе большее и вполне очевидное внимание, чем если бы шли с парой слонов. Примерно то же и с кокаином, во всяком случае, при хроническом его употреблении. Зубовный скрежет, предательски текущий нос, неудержимая болтливость, отсутствие аппетита. Сколь ни неприятно мне противоречить профессору Фрейду, одна дорожка ведет к другой, а та к третьей, но никак не к «отвращению». Большинству кокаинистов знакомо правило, связанное с этим порошком. Его либо не хватает, либо оказывается многовато. Если не хватает, вы начинаете в три часа утра обзванивать дилеров. Что не доставляет им ни малейшего удовольствия. Если оказывается многовато, вы упихиваете его в себя и теряете способность заснуть — до полудня, а то и до следующего вечера.

В чем мне еще повезло — и это как-то связано с моими амбициями, или с моей конституцией, или со смесью того и другого, — я всегда знаю, где следует остановиться, особенно если с утра меня ждет работа. Я, как правило, первым покидаю вечеринку, бормоча себе в оправдание что-нибудь о завтрашних съемках или о чем-то еще.

Как-то я стоял в клубе «Граучо» у стойки бара вместе с художником Фрэнсисом Бэконом, галеристом Джеймсом Бёрчем и неразлучными Гилбертом и Джорджем, которые сами по себе — произведения искусства{57}. Всем было очень весело, и вдруг Бэкон заказал бутылку.

— О, это не для меня, — сказал я. — Мне завтра рано вставать.

— Ну не будь мудаком, — сказал не то Джордж, не то Гилберт. — Выпей с нами, голубчик.

— Мне правда очень жаль… — упорствовал я.

Фрэнсис похлопал меня по плечу:

— Ты совсем как я, у тебя есть маленький человечек.

— Ну вообще-то я один живу.

— Нет-нет-нет. — Он постучал себя пальцем по виску: — Маленький человечек вот тут. Который говорит, когда надо остановиться и пойти домой. О, я знал многих одаренных людей, но у них не было человечка, который мог бы их остановить. Минтон, Джон Дикин, Дэн Фарсон{58}… все без человечка. Я тебя понимаю. Давай топай.