Дуракам всегда везёт

– Витька, как и все, кто в Знаменский или в город убёг, отсюда ничего не забрал кроме одёжки и трёх кроватей со всеми причиндалами к ним. Свою да две детишкиных. Спать на новых кроватях, перинах да подушках – к этому натурально привыкать надо долго. А остальное всё там покупают. Мебеля современные, городские. Хлипкие, неказистые. Тьфу, не по мне это, – дед Иван огорчённо хмыкнул. – Свои старые домашние вещи – это, мать-перемать, твоя история семейная. В них запечатан запах прошлого твоего времени. И дух предков, мать-перемать. Так это ж мы сами с нашим социализмом как шашкой и порубали историю человеческую. Новую начали. И что? Пропал, сгинул дух деревенский. Да и городской, старинный, испарился. Деревенские убегают в город и мотыляются там, не пришей-пристебай. Ни городские они ишшо и не деревенские ужо, а не пойми кто. Потому, что деревенское всё – простое, без форсу и лоска. Как его в город везти? Срамота же! Городские засмеют. Тьфу, ещё раз! А быстренько сотворить новую историю никак нельзя. Век, самое малое, пройти должон. Витька вон почти всё оставил. Красоту такую. Стол дубовый этот мой батя делал. В прошлом веке ишшо. Вручную. Ножки точил самодельной фрезой. Шкафы вот эти, красавцы ясеневые, тоже он, царствие ему небесное. А брёвна в этом доме по всем комнатам я сам руками шлифовал. Нулёвкой, дерюгой да бархатом после всего. Красиво же?

– Красиво – не то слово! – сказал Миша. – Есть, наверное, поточнее выражения. Только я сейчас не вспомню. Ну, мне жутко нравится. Хорошо как! Тепло от всего.

– Ещё пять комнат здесь. Вон спальня. Сегодня в город не поедете. Гаврюха не проснётся до утра. Бутылку оприходовал. Соскучился по самогону. А то всё дрянь эту пьёт. Коньяк, будь он трижды неладен. Придумал же кто-то такую гадость, – дед отвёл Галину, спальню показал и другие комнаты. В одной она увидела пианино.

– А документы оформлять на дом где? – спросил деда Колыванов.

– Этой деревни нет больше. На земле она есть, а на бумагах государевых – тю-тю, – дед выкинул чинарик от курева в ведро возле печки. – Снесли вроде бы как Ветровку и народ расселили в Знаменском. На бумагах отчётных соврали, что с землёй сравняли село. И потому её три года уж как с карты убрали. Так что документ я тебе напишу, что я тебе свой дом подарил. А он и есть мой. Я его построил и на себя записал давно уже. А поселил сынка. И ещё троим своим деткам дома построил. Но этот – самый удачный вышел. У меня раньше денег много было. Я из Кишинёва в Зарайск и Ветровку вино возил от облпотребсоюза. Платили почти как министру. А сейчас мне и пенсии много. Девать-то её некуда. Еда почти вся своя. Одёжка не снашивается. Крепко сшитая. Раньше умели. Да…

Переночевали Колывановы в спальне с большой стальной кроватью на пружинах, поверх которых лежал толстый матрац и пуховая перина. Вставать не хотелось. Но Галина сказала тихо.

– Идём, Миша, деду отдадим деньги, возьмём расписку дарственную и поедем за вещами. Жить теперь здесь будем.

– А как же работа твоя да моя? Деньги где брать? Сын где учиться будет? – задумался Михаил.

– Ну, допустим, квартиру в городе никто не отнимает у нас, – жена от души засмеялась. – Сын большой. Школу закончил уже. Работать пойдет и жить будет, где жил. А ты здесь здоровье вернёшь. Да и я годик-другой без работы посижу. За тобой приглядывать буду. Не пойдём же по миру. Проживём как-нибудь. Дед же живёт, не помер с голодухи.

И они пошли оформлять как будто бы настоящий документ и отдавать деду реально настоящие маленькие деньги за сказочные хоромы.

В городе Колыванов сразу пошел в свой проектный институт. Напросился к директору. Валя, секретарша зашла и сразу выскочила с довольным лицом.

– Зовёт, заходи, Миша.

Директор вышел, обнял Колыванова, поцокал языком.

– Да, похудел немного. А так – ничего. Не болит сердце-то?

– Я уволиться хочу, – вздохнул Михаил. – Врачи сказали, что сердце сдало от перегрузок и нервотрёпки. Сказали, отдохнуть надо в тихом месте. Я вчера за пятьдесят рублей дом купил в деревне. Там спокойно, тихо. Двадцать с лишним человек осталось.

– Да, удирают люди с родных мест сельских, – директор сел на место. – За гроши свою родину продают малую. Жалко. Но есть указание ЦК КПСС. Надо индустриализацию усилить и укрупнить сельские жилые массивы. Не так всё пока. Раздробленность сельская мешает производительности, но затрат требует огромных. Я как член обкома это знаю из первоисточников.

Колыванов взял чистый лист со стола и начал писать заявление.

– Отложи. Не надо ничего писать. Увольнять я тебя не буду, – сказал директор и листок забрал. – Я тебя переведу приказом из начальника отдела в инженеры. Будешь чертёжником высшей квалификации. Берешь задание и выполняешь его в своей деревне. Как её?

– Ветровка. Знаменский район, – растерялся Колыванов. Не ожидал такого поворота.

– Зарплата на двадцать рублей меньше. Ничего?

– Нормально, – Михаил встал позади стула и держался за спинку. – То есть – начертил, сразу привёз и сдал. Кому?

– Лично мне, – улыбнулся директор. – Зарплату получай как все. Помнишь?