Дульсинея Тобосская

- Вот и сразу видно, что ты деревенский. Кто же подарки забирает? Еще один - пожилой уже. Звать забыла как, неименитое лицо.

- Поношенный старикашка?

- Вместо старого горшка всегда можно новый купить. Был школьник мальчонок. Беленький, хорошенький, как жемчужинка. Но это все не то, не то. Такой один явился... Франсиско де Умильос. Свежий, как подорожник. Хотя немножко дерзкий... Это даже пускай. Шагает по комнате - все звенит в нем. Но я его стыжусь. Давно хочу тебя спросить. Если по чистой совести, вот этот Дон-Кихот, он ведь был помешанный?

- Если положа руку на сердце, то, разумеется, у него были не все дома. Но иной раз ему случалось говорить такие правильные вещи, что и сатана лучше не скажет.

- А если он был такой головастый, что же он так обнищал?

- Это верно, землицы у него было - волу не развернуться.

- Да и одевался он, помнится, так, что разве конюху пристало.

- По правде говоря, у него был прикрыт только зад да перед.

- Говорят, что обувь он чистил сажей, а зеленые чулки штопал зеленым шелком.

Санчо разозлился: Да будет тебе известно, девица, что удобства, роскошь и покой созданы для сытых столичных жителей. А для странствующих рыцарей созданы только бедствия, тяготы и лишения. Да, они бедны. Но деньги и не нужны им! На постоялых дворах они никогда не платят за ночлег. Ибо все обязаны оказывать им радушный прием!

- Любопытно, за что же это такая привилегия?

- А за то! За неслыханные муки, которые они терпят, защищая слабых и обездоленных денно и нощно, в стужу и зной, пешие и конные, алчущие и страждущие и не защищенные ни от каких стихий!

- Подумать, что все доставалось на его долю, и он был вынужден терпеть... Тощий Алонсо Кихано!

- Хотя письмо, которое он сочинил для тебя, он подписал не так. Твой до гроба Рыцарь Печального Образа. Он знал, что ты все равно не умеешь читать.

- Зачем же он тогда писал?

- Это трудно понять.

- А письмо-то где?

- Письмо у меня. Только письмо и осталось на память о нем.

- Давай сюда.

- А тебе-то зачем? Все равно ведь ни слова не поймешь.

- Мне написано, мне и отдай.

- С условием вернуть.

- Там видно будет.

Санчо неохотно достал из своего дорожного узла старый, желтый листок бумаги, отдал ей. Альдонса смотрела в письмо.

- А подпись где?

- Где подпись, внизу.

- Вот это, наверно. "Твой до гроба Рыцарь Печального Образа".

- Как раз шесть слов.

- А надо пять. Твой догроба Рыцарь Печального Образа.

- До гроба, - может быть, это два слова?

- Что ты!

- Должно быть, ошибся. Он отдал мне это письмо только перед тем, как испустил дух. Не умирайте, говорю ему. Послушайтесь моего совета. Это глупость со стороны человека - взять, да ни с того ни с сего помереть, когда никто тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве одной тоски. Вставайте-ка, одевайтесь пастухом - и пошли в поле, глядишь, где-нибудь за кустом отыщем расколдованную донну Дульсинею, а уж это на что бы лучше!

- А он что?

- Не захотел.

- Все-таки не захотел. Альдонса разглядывает письмо.

- Надо кого-нибудь попросить, чтобы прочитали, - сказал Санчо.

- Зачем, он ведь не для того писал, чтоб я читала. Я и не прочитаю. А что я буду думать - это уж мое дело.

- Даже лучше. Что хочешь, то и думаешь.

- Что хочу, то и думаю. Кому какое дело.

- Кого бы он ни встретил на своем пути, он тут же требовал: "Все, сколько вас ни есть, - ни с места, пока не признаете, что, сколько бы ни было красавиц на свете, прекраснее всех Дульсинея Тобосская!" Если же кто-либо с ним не соглашался, тех он вызывал на смертный бой!

- Ну, подумай, Тощий Алонсо Кихано! - не переставала поражаться Альдонса.

С улицы послышались голоса. Там ругались. Какая-то девица пыталась войти в дом, но Тереса ее не пускала.

- Пустите меня, я только посмотрю и уйду! - кричала девица.

- Никто сюда не заходил, - сказала Тереса.

- А мне сказали, что сюда вошел Санчо Панса! Санчо Панса из Ламанчи вошел в этот дом! И тут он сидит!

Девица нарочно кричала, чтобы ее было слышно в доме.

- Я пропал. Это моя дочь Санчика, - сказал Санчо.

- Не знаю никакого Санчо, - кричала Тереса.

- Санчо, отзовись! Я знаю, что ты здесь! - кричала девица.

- Никого тут нет, здесь живет одинокая дама!

- Мне известно, кто тут живет! Одного окрутила, теперь взялась за другого!.. Санчо, у тебя семья!

- Всю улицу поднимет на ноги. Впусти ее, Тереса, - сказала Альдонса.

Войдя в комнату, Санчика сказала против ожидания тихо:

- Батюшка, домой.

- Здравствуй, Санчика, здравствуй, дочка, - подхалимствуя сказал Санчо.

Он направился к ней, чтобы успокоить и задобрить, но Санчика, не дав ему подойти, завизжала.

- Не надо, Санчика, успокойся, девочка, - ласково сказала Альдонса.

Она тоже попыталась приблизиться к ней, но Санчика завизжала еще громче. И каждый раз, как Санчо или Альдонса делали попытку что-либо сказать ей или ласкать - она снова принималась визжать, для громкости и свободы дыхания уперев руки в бока. Эти крики были, видимо, слышны и на улице. В дверь постучали, да так громко, что сама Санчика оробела и замолкла. Однако в двери уже лязгнул сорванный замок. "Замок сорвал, бандит! Кто мне его починит?!" - вопила Тереса.