Дульсинея Тобосская

Когда же они оторвались друг от друга, то не сразу смогли заговорить. Запинаясь и дрожа, словно в ознобе, Альдонса сказала:

- Кто как умеет... тот так и верует. Я верующая в любовь и ласку. А кто никого не любит - тот грешник.

- Да, я мог бы полюбить вас так, как едва ли смог бы кто-либо другой! Никогда, ни в чем не обидел бы вас, как сейчас я молюсь небу!.. Но вот это как раз мне и страшно.

- Я не понимаю...

- Это трудно объяснить, но... я попытаюсь. Люди любят по-разному. Одни ищут наслаждения и счастья для себя или прежде всего для себя. А другие, и я такой, жаждут радости только для любимого человека. Если он счастлив моей любовью - то и я счастлив. Если ему плохо - то мне хуже стократ.

- Как это хорошо!

- Но в том-то и дело, что я не уверен, что смогу принести вам счастье. Я страшусь, что вам со мной не будет так хорошо, как с другим. Хотя бы с этими молодцами, которые кружат над вами. Я не могу об этом не думать.

- Как это хорошо!

- Чем же это хорошо?

- Потому что тогда все в порядке.

- Почему ж все в порядке?

- Потому что все это неважно.

- Да как же, черт побери, неважно!

- Потому что я точно такой человек, как вы говорили. Если только вам будет со мной хорошо, так и мне будет хорошо. Если только вы будете со мной счастливы, так и мне больше ничего не нужно.

- Если бы это была правда. Ах, если бы вы не обманывали меня и себя... Ведь ничего неизвестно. Ведь мало ли, может быть, это, не знаю, в каком-то смысле и судьба?.. - в сильном волнении сказал Луис.

Луна медленно опускала веко, гася свой свет.

- А жениться на мне не обязательно. Пускай это место и послужит могилой моей чести.

Стало совсем темно, чтобы ничего не было видно.

Но вот сквозь длинную щель в лучах горы и долы осветила заря. Послышались вздохи и зевки просыпающихся поклонников, блеяние коз и первые, еще сонные, стенания.

- Санчо!

Это кричала Санчика. Она подошла к погасшему костру, делая вид, что не замечает спящих Луиса и Альдонсу.

Луис и Альдонса одновременно повернулись на другой бок, как супруги, привыкшие спать на узкой постели, или как любовники, для которых и широкое поле - тесное ложе любви.

- Санчо! - кричала Санчика

- Мы спали! - проснулся Луис.

- Солнце мое, - проснулась Альдонса. Луис повернул ее к себе.

- Светло.

- Все спят.

- Здесь Санчика.

- Она не видит.

- Вижу, - возразила Санчика.

Из-за пригорка показался хмурый Санчо.

- Я за тобою, отец. Видишь, ты уже не нужен здесь. Сходились озябшие поклонники. При виде Альдонсы и Луиса остолбенели.

- В чем дело?..

- Что такое? Кто такой?

- Да смотрите же, кабальеро!

- Эй, все сюда!..

- Надо им сказать, - решила Альдонса.

- Кабальеро, произошла неприятность, - сказал Луис. Поклонники стояли плечом к плечу, как в строю. Альдонса встала, закалывая волосы.

- Я была ему женою в эту ночь.

- Не надо так говорить, Дульсинея, - сказал поклонник.

- Всю ночь я была ему женою.

Поклонник обратился к Луису: Дульсинея шутит?

- Нет.

- Уж не хочешь ли ты сказать, что опозорил ее?

- Если вам кажется, что это позор, то считайте так.

- Не хочешь ли ты сказать, что под покровом темноты лишил Дульсинею чести?

- Я сама просила его. Я сама выбрала его из всех. Кто запретит мне любить того, кого я хочу? Поклонники молчали:

- Никто из вас не может распоряжаться мною. Никто не может меня судить. Никому не давала слова.

Поклонники стали говорить между собой - негромко, не рассчитывая на то, что она их поймет:

- Вот кто был для нас символ чистоты и верности.

- Вот на кого молилась молодежь.

- Опорочила достоинство испанских женщин.

- Втоптала в грязь.

- Грешно презирать народ, но я всегда говорил: крестьяночки - это прелестно, но - предпочтительнее в своем амплуа.

- Народ здесь ни при чем.

- Завтра мальчишки будут носиться по улицам Толедо и орать, что Дульсинея оказалась потаскухой.

- Гулящая девка.

- Распутная тварь.

Тогда тощий Луис ринулся на врагов. Поклонники, словно этого только и ждали, загоготали, заулюлюкали и принялись швырять его один к другому, другой к третьему, и он летел, кувыркался и бежал стремглав, как слепой, вытянув перед собой длинные руки, чтобы получить злобную зуботычину и, крутясь, лететь обратно.

- Вероотступники! - вопила Альдонса. - Богомерзкие твари! Низкопробная чернь!..

Поклонники швырнули Луиса на землю и угрюмо стояли над ним.

Санчо наклонился, привычно ощупал его.

- Выше голову, государь мой... Все, кроме смерти, поправимо. Возблагодарите Бога за то, что Он послал вам такое же злоключение, какие то и дело посылал Дон-Кихоту.

Луис сказал голосом слабым и глухим, как бы доносившимся из подземелья...

- Дульсинея... Тобосская... самая прекрасная женщина в мире. А я... самый несчастный человек на свете. Но мое бессилие... не должно поколебать эту истину.

Альдонса упала ему на грудь.

- Как хорошо ты это сказал.

- Бог сражений допустил, чтобы меня постигла подобная неудача, - сказал Луис почти в бреду.

- Ты ринулся на них как молния!

- Я ринулся?

- Еще как! Но их было много, а ты один.

- Их было... много.

Альдонса стала приводить в порядок растерзанного Луиса.

- Мы уйдем отсюда. Мы далеко пойдем, Санчо. Тебе будет трудно с нами.