Наконец Брент вернулся, и Натаниэль, держа веснушчатую ногу, вышел за дверь. Глубокие Озера поволок пленника через ночь к передним рубежам форта.
– Господи. – Натаниэль замер, глядя на повешенного, чьи ноги и свесившийся к животу член поблескивали темной кровью в лунном свете.
– Поднимитесь по лестнице, – обратился к окаменевшему джентльмену Глубокие Озера. – Я подам его.
Натаниэль отбросил лишние мысли, поднялся на три ступеньки, принял ноги американца и подтянул к стене. Железный штырь уткнулся в колючую проволоку, проскользнул между связанными лодыжками и появился с ближней стороны.
Глубокие Озера опустил руки. Человек со Среднего Запада упал головой вниз. Проволока с хрустом натянулась, и под разорванной шипами кожей обнаружились желтоватые ткани, розовые мышцы и белые сухожилия. Пленник вскрикнул, и кляп выпал изо рта. Натаниэль спустился на три перекладины и, споткнувшись, ступил на землю. Дрожащими руками он подобрал упавшую затычку и, желая только одного – заглушить ужасные завывания, – вернул ее американцу в рот. После, трясясь и обливаясь по́том, спешно двинулся обратно.
Брент волочил вакеро. Натаниэля трясло, и он ничего не мог с этим поделать. Через какое-то невероятно короткое время ковбой вернулся, и Натаниэль потащил
Глубокие Озера закрыл дверь.
Длинный посмотрел на Брента и Натаниэля.
– Возвращайтесь к своим амбразурам.
– О’кей.
Коротко кивнув, джентльмен побрел к стене. Длинный направился к печке, откуда торчали длинные концы пяти железных колышков.
– Приготовь посыльного.
Глубокие Озера склонился над мексиканцем с мальчишеским лицом, руки которого были связаны за спиной, и обвязал шнуром его лодыжки. Стоя у западной стены, Натаниэль смотрел на молчаливые могильные камни и темный пустынный горизонт. Мичиганский мальчишка, путешествовавший с семьей в Европу, останавливавшийся в роскошных отелях и искавший там приключений, исчез, как исчез и подросток, поклявшийся никогда в жизни не наставлять оружие на другого человека, как исчез двадцатидвухлетний джентльмен, влюбившийся в Кэтлин О’Корли. Теперешняя инкарнация Стромлера была беспринципным, лишенным моральных устоев животным, готовым на все ради сохранения собственной жизни. Готовым даже предавать мукам невинных людей. Он был телесной оболочкой, живущей в настоящем, отторгнутой от прошлой личности, подчиняющейся угрозам злобного бандита.
Джентльмен из Мичигана проклял то, что осталось от него, – бесхребетную, дрожащую тень.
Снаружи, за стенами форта, заложники хрипели и стонали, словно призраки-ревматики.
Натаниэль оглянулся через плечо. В юго-восточном углу Длинный Клэй вынул из раскаленной печи железный стержень. Далее светящийся наконечник пересек комнату, будто клык, вырванный из пасти самого Дьявола. Мексиканец с мальчишеским лицом быстро заговорил на своем языке. И Натаниэль, хотя и сомневался, что мольбы бедняги как-то изменят намерения стрелка, все же перевел:
– Он говорит, что его имя Альберто Керрера, что…
– Меня это не интересует.
Глубокие Озера рванул коричневую рубаху Альберто, и пуговицы, словно пущенные из катапульты, раскатились по каменному полу. Длинный наступил на связанные проволокой лодыжки пленника и взглянул на Натаниэля.
– Как сказать на испанском «Я работаю на Гриса»?
–
– Еще раз, помедленнее.
–
Длинный прижал раскаленный наконечник железного штыря к коже слева от грудной мышцы Альберто. Плоть зашипела.
Пленник задергался.
–
Длинный отнял штырь. На груди Альберто осталась одиночная диагональная линия, красная и вздутая.
Стрелок снова приложил раскаленный металл к телу мексиканца, исторг еще один вопль и оставил еще одну отметину, зеркальное отображение первой – получилось
Теперь на обнаженной груди темнели две кровавые буквы –
– Следующее слово, – напомнил Длинный.
Натаниэль отвернулся от дрожащего живого холста.
–
За спиной зашипела кожа, в нос ударил запах крови, мочи и раскаленного железа.
–
Натаниэль сжал пальцами ствол винтовки. Сердце пустилось вскачь. Кладбище за амбразурой затянуло туманной дымкой.
Альберто заговорил о своей матери-инвалиде, Летисии, прикованной к постели в Нуэва-Вида.