Дух старины

Только что покинувший императорский двор, которому он оказался чужд, Ли Бо в этом стихотворении рисует космическое путешествие бессмертного небожителя, удалившегося от бренного мира.

42

Волна качает пару белых чаек,
Взлетает клик над синею водой.
Поморы вольных чаек привечают —
Не журавля за облачной грядой!
Их дом — песок, обласканный луною,
Весна влечет в душистые цветы.
Меж них и я с омытою душою
Забуду мир ничтожной суеты.

Комментарий

Покидая столицу, поэт разрывается между конфуцианской жаждой служения праведному государю (здесь журавль — метоним служивого человека), что в реальности оборачивается «ничтожной суетой», и даосским слиянием с природой.

43

Му-вану снились дальние края,
Как У-ди — десять тысяч колесниц.
Достойным мужем назову ли я
Того, кто дни проводит средь блудниц!
То Матери-богине пир дают,
То Дочь-богиня к ним заходит в зал,
На яшмовых брегах они поют…
Но обманул их Яшмовый фиал.
Где дива были — стал теперь бурьян,
И души страждут в густоте лиан.

Комментарий

От государей, отошедших от праведных канонов и предававшихся утехам, остались лишь руины, оплетенные лианами; обманул их Яшмовый кубок, обещавший вечность, и страдают их души среди руин былой роскоши.

44

Зеленой плетью слабой повилики
Ствол кипариса плотно оплетен,
Ведь без него одна она поникнет,
Ее поддержит в стужу только он.
А дева-персик? Ей ли быть забытой,
Одной сидеть, над виршами вздыхать?
Горят, как яшма, юные ланиты,
Черна волос уложенная прядь…
Но если господин мой охладел —
Каким же горьким станет мой удел!

Комментарий

Ли Бо еще при дворе, но уже ощущает свое одиночество в этом чуждом ему мире, где трудно прожить без могучего покровителя.

45

По всем краям пронесся страшный смерч,
Была живому гибель суждена,
Свет слабый солнца в туче не узреть,
В Великой Бездне дыбилась волна.
Но Феникс — выжил! Вырвался Дракон!
Так где ж его цветущая земля?!
Умчи меня на склоны, Белый Конь, —
Петь о ростках, взошедших на полях.

Комментарий

Стихотворение передает чувства облыжно осужденного поэта. Покинув тюрьму, замененную ссылкой, он мечтает о возможности оставить суетный мир и на сакральном Белом Коне бессмертных даосов удалиться в горы, погрузившись в чистую поэзию классических образцов (идиллические «поля»).

46

Сто сорок лет страна была крепка,
Неколебима царственная власть!
«Пять Фениксов» пронзали облака,
Над реками столицы вознесясь.
Вельмож — что звезд в высоких небесах,
Гостей — что туч, летящих мимо нас…
А ныне — петухи в златых дворцах
Да игры в мяч у яшмовых террас.
Так мечутся, что меркнет солнца свет,
Качается лазурный небосклон.
Кто власть имеет — тот стремится вверх,
Сошел с тропы — навек отринут он.
Лишь копьеносец Ян, замкнув врата,
О Сокровенном создавал трактат.

Комментарий

Восприятие этого стихотворения во многом зависит от датировки. Если это еще чанъаньский период государева служения, то в тексте можно увидеть панегирические элементы; при отнесении стихотворения к постчанъаньскому периоду, как полагают некоторые авторитетные исследователи, в нем начинает звучать критическая нотка противопоставления начального величия Танской империи — падению нравов при современных поэту правителях («бои петухов», «игры в мяч» как низменные забавы), чему (с самонамеком в подтексте) он противопоставляет древнего философа Ян Сюна, оставшегося верным идеалу.

47