Друзья растений

На второй день следить за закалкой взялся Шагосчет. Опять, как и накануне, жители улеглись кверху животами. Шагосчет никому не доверил заправлять чашу. Он сам старательно насыпал песок, но, когда над краями чаши оказалась горка, Шагосчет осторожно смахнул ее рукой.

— Во всем нужен порядок, — объяснил он Дыхомеру и Словолову. — Видите, как ровно.

Потом лег рядом с двумя помощниками. Солнце стояло, высоко и палило все сильнее и сильнее. Дыхомер закрыл глаза и насыпал на лоб, щеки и грудь защитный слой песка, и только старался, чтобы песок не попал в нос. Жители посмотрели на него и тоже стали прятаться от лучей под колпаками и одеждой.

Шагосчет лежал на солнце, вытягивал по-гусиному шею, поглядывал на других. Он гордился, что не прячется. Шагосчет считал себя очень красивым и поэтому всегда следил за своей внешностью.

— У кого еще в нашем государстве есть такой прямой и длинный нос? — И ему захотелось тут же полюбоваться своим сокровищем. Он достал зеркальце, которое всегда носил с собой, поставил его перед своим лицом. Глянул — и отшатнулся. Его великолепный нос сморщился и стал похож на сушеную сливу. Губы выцвели, и нельзя было различить шею от подбородка.

— О ужас! — застонал Шагосчет и закрыл лицо ладонями.

— О ужас! — подхватил Петрушка и вскочил на ноги.

Шагосчет ничего ему не сказал, но взглянул так умоляюще, что мальчик понял. Ведь он научился здесь, в стране Трафарета, многое понимать без слов. Конечно, в другое время он с удовольствием помучил бы Шагосчета и заставил его пожариться на солнце, но ему было жаль товарищей по плену, с лиц которых исчезали краски. Поэтому он снова подошел к чаше, заглянул в нее и, хотя было больше половины, закричал:

— Все пусто.

Не дожидаясь разрешения Шагосчета, все стали одеваться, а сам Шагосчет, пряча нос в ладонях, стыдливо поспешил к себе домой.

На третий день на площади у дома Трафарета командовал Словолов. Так же, как Шагосчет, он сам наполнил чашу, но в отличие от него, насыпал песку как можно больше. Над широким отверстием чаши возвышалась огромная желтая гора.

— Подождите. — злорадствовал он. — Я доложу Трафарету, как все его помощники выполняли приказ. Я все сделаю, как нужно, как велел Трафарет, и он наградит меня.

Словолов первый лег, широко раскинул руки. На этот раз Шагосчет явился загорать с пластырем на носу.

— Болит. Нарыв у меня, — объяснил он лежащему рядом Дыхомеру. Дыхомер прихватил из дома полотенце и прикрыл им грудь и живот. Глядя на помощников, жители тоже стали укрываться: кто рубашкой, кто просто ладонями, а Петрушка беззаботно повернулся спиной верх. «Пусть выгорает, — подумал он. — Спину под рубашкой все равно не видно».

Словолов следил за всеми и шептал про себя:

— Вот подождите. Я все расскажу, все доложу, как вы прятались и как раньше времени кончали закалку. — Думал, а сам все посматривал на чашу, убывает песок или не убывает. Песок, ему казалось, почти не убывал. Словолов взглянул на солнце, но и солнце, как будто было против него. Оно стояло высоко над головой и не хотело опускаться к горизонту.

Словолов долго крепился. Но под конец не выдержал. Вынул зер-^ кальце и взглянул на себя. Он надеялся, что его щеки все такие же яркие и

^ '* так же черны его брови. Но увы! Красных щек на его физиономии не

оказалось. Они выгорели. Выгорели и брови — из бархатно-черных они стали совсем белыми.

— Что тут творится? Что со мной происходит? — И не отдавая никакого приказания Петрушке, он сам подошел к чаше и опрокинул ее. Песок высыпался, и Словолов закричал:

— Унести чашу в кладовку!

И закалка закончилась.

На четвертый день Трафарет вернулся с разбоя.

— Как выполнили мой приказ? — спросил он у своих помощников. — Я что-то мало вижу выцветших лиц. Не заметно, что вы принимали солнечные ванны.

— Солнце не особенно сильно грело, да и чаша оказалась маловата, очень быстро из нее песок выбегает, — отвечали его помощники, потупившись и не глядя друг на друга.

МАТРЕШКА И ПЕТРУШКА