Друиды

Но нам-то они были нужны. На протяжении многих поколений мы сохраняли образ жизни, лучше всего подходящий для кельтов. Короли вели благородных воинов в битвы, битвы сформировали племенные территории и дали людям возможность гордиться принадлежностью к тому или иному племени. Простые люди обрабатывали землю и трудились на благо племени. Друиды отвечали за нематериальные основы мира; от них зависело практически все. Таким образом, человек, земля и Потусторонний мир находились в равновесии вплоть до прихода Цезаря, который стремился уничтожить и наших воинов и наших друидов, чтобы сделать всех нас рабами.

Я мог думать только об этом, и поэтому не очень-то вникал в план Лакуту. Он казался простым и не требовал от меня ни умственных усилий, ни непосредственного участия. Все, что нужно было сделать, — это плеснуть в чашку Бриги сонного зелья накануне нашего ухода. Затем я сказал Лакуту:

— Спрячь ребенка получше. Пусть Брига поищет, как следует, когда проснется. Мне нужно хотя бы полдня.

Радуясь участию в столь серьезном деле, Лакуту сияла, как ребенок.

С небольшим отрядом я отправился на встречу с Верцингеториксом. По пути мы встречались с вождями Галлии в лесных чащах, и я рассказывал им о жестокой смерти Аккона. Их глаза блестели от гнева.

— Любого из вас ждет подобная судьба, — говорил я, — если легионы Цезаря захватят свободную Галлию. Рим не дает своим врагам достойной смерти. Но если вы поддержите короля арвернов, мы сможем победить Цезаря. Мы можем одержать победу, о которой будут помнить тысячи лет!

Они видели будущее, нарисованное мной, сжимали кулаки, били в щиты и выкрикивали имя Верцингеторикса. Но меня трудно обмануть. Кельты легко вспыхивают, и пока мы не встретим Цезаря на поле боя, невозможно сказать, кто из них действительно наш искренний сторонник.

Римляне обладали талантом вербовки сторонников. Примером был Дивитиак из эдуев, друид, то есть изначальный враг Цезаря. Но так не случилось. Цезарь в своем поведении перемежал щедрость и жестокость, не заботясь при этом о человечности или справедливости, видя перед собой одно единственное желание победить любой ценой. Он с равной степенью цинизма соблазнял и сторонников, и варваров, сопротивлявшихся ему. Здесь у него было чему поучиться, и я не раз говорил об этом Риксу. Цезарь добился практической независимости от Рима. Блестящий стратег и тактик, в другое время он мог бы стать для меня хорошим наставником, но здесь и сейчас мы стали смертельными врагами.

Мы с Риксом встретились к югу от Аварика, за холмами бойев. Бойи — сильное племя, но под влиянием эдуев стали на сторону Цезаря. Только несколько князей еще держались за независимость, и Рикс надеялся перетянуть их на сторону галльского союза.

Рикс въехал на поляну среди мощных деревьев в сопровождении сильного отряда. Среди травы виднелись остатки усадьбы, разрушенной в какой-то давней войне. Жеребец Рикса вымахал в могучего зверя, под стать всаднику. Рикс, не смотря на молодость, тоже смотрелся зрелым мужем. Следующая зима станет для нас обоих тридцатой, если, конечно, нам суждено дожить до зимы.

Память — темный туннель с ярко освещенными пещерами по бокам. В одной из них я вижу Рикса, каким он мне запомнился в тот день. Могучее тело, перевитое узлами мышц, скулы как скалы над развевающимися усами. Гордое лицо в равной мере сочетает благодушие и свирепость. Именно такой человек и может противостоять Цезарю.

Возможно, только моя память показывает мне Рикса во всем великолепии. На самом деле он был грязен, напряжен и, наверное, замерз, потому что дул сильный холодный ветер. Но улыбнулся он мне по-прежнему, широко и беззаботно. Только, спрыгнув с лошади, он не помчался мне навстречу как мальчишка. Он шагал степенно, как король, и ветер вздымал плащ из волчьего меха за его плечами.

— Айнвар!

— Рикс... Верцингеторикс! — поправился я.

Мы не стали обниматься и хлопать друг друга по спинам; время отняло у нас эту забаву. Мы просто посмотрели друг другу в глаза и отошли подальше, где нас никто не мог слышать. Сели на замшелое бревно, наверное, оставшееся от стоявшего здесь когда-то дома. Рикс кивнул в сторону Крома Дарала, выделявшегося среди моих телохранителей.

— Зачем ты привел с собой этого горбуна?

— Да какой он горбун! Притворяется больше, чтобы его пожалели.

— Жалость — опасное чувство, — небрежно заметил Рикс. — Оно разъедает человека изнутри. Честно говоря, я удивляюсь, зачем ты приблизил такого человека?

— Знаешь, мне так спокойнее, пусть лучше при мне будет. Он у нас знатный нарушитель правил; мне удобнее, когда он на глазах.

Рикс внимательнее взглянул на Крома.

— Думаешь, он может шпионить?

— Это вряд ли. При всех своих недостатках свое племя он не предаст. Просто он все воспринимает только по отношению к себе самому, и поэтому ненадежен. Когда мы уже уезжали из поселка, пришлось ждать его, поскольку он, видишь ли, забыл что-то. Он часто ведет себя так, словно его личные проблемы важнее свободы Галлии.