Друиды

— Что я — с ума сошел? Конечно, оставил. Подарил их своему жеребцу, это же мой друг! Но проблемы Гобаннитио это не решило.

— Перережь ему горло, — усмехнулся я и дождался ответной улыбки Рикса.

Когда вдали показались стены Ценабума, я остановил отряд и приказал разбить лагерь в укромном уголке леса. Оттуда я послал гонцов в город. Теперь оставалось ждать... и присматривать за Кромом Даралом. С ним происходило что-то странное. Надо бы разобраться, но меня целиком поглощали мысли о Цезаре.

В назначенную мной ночь небо над крепостью озарилось светом пожаров. Я тут же приказал выступать. Ворота Ценабума стояли нараспашку. Стражей не было. Город освещался пламенем. Отовсюду неслись вопли, военные команды, и грохот рушащихся горящих домов. Я с трудом успокоил свою нервную лошадь и поехал по улице. Все встречные считали своим долгом сообщить мне: «Там римлян убивают!» Я только кивал. Так и должно было быть.

По моему приказу князья Котуат и Конконетодум очищали Ценабум от римлян, как дом от клопов. Перед рассветом торговцев вытащили из постелей, прикончили, а тела свалили в кучу на площади. Горожане добивали раненых камнями, вымещая все прошлые обиды. Не нашлось в городе человека, которого римские торговцы не обманули хотя бы раз. Теперь им мстили, поскольку никакая обида не пропадает бесследно.

Гаю Ците была уготована иная участь. Его судьба должна была уравновесить гибель вождя Акконы. Я вспомнил уроки Аберта, мастера жертв. Римского легата распяли на земле в виде звезды. Руки и ноги привязали к четырем кольям, голову — к пятому. На грудь положили широкую дубовую дверь и начали укладывать на нее камни. Работа шла неторопливо и закончилась лишь тогда, когда римлянин страшно закричал, а из всех отверстий его тела хлынула кровь. На запах крови сбежались все собаки Ценабума. Когда тело остыло, голову отрубили и подняли на длинном шесте. Я приказал воинам доставить шест в ближайший римский лагерь. Война объявлена.

Той ночью мы с вождями карнутов пировали в доме короля. Стены подрагивали от воинственных выкриков и грозных обещаний. Тут уж Конко с Котуатом постарались. Тем временем жители Ценабума успели разграбить дома торговцев и спалили их до тла. Когда я, наконец, добрался до постели, то моментально рухнул в сон и спал, как куча камней. Снов не видел. Потусторонний мир не счел нужным ничего сообщить мне, и я до сих пор недоумеваю по этому поводу.

Пока я спал, крикуны донесли известие о событиях в Ценабуме до земель арвернов. Рикс узнал о начале войны. Я возвращался домой, а в это время он уже призывал своих людей подниматься на бой ради свободы. Его дядя пытался спорить, но Рикс попросту выгнал его с немногочисленными сторонниками из крепости, а потом разослал гонцов во все племена свободной Галлии, напомнив о клятве верности. Он потребовал, чтобы каждое племя предоставило ему заложников и тех воинов, которые будут командовать отрядами под его началом. По примеру Цезаря, он проводил политику кнута и пряника. Во время подготовки Рикс хорошо изучил вопрос о том, сколько воинов и оружия может выставить то или иное племя, учел все ресурсы. Еще до прибытия в его распоряжение первого воина союзников, он точно знал, какова будет численность его всадников, и надо сказать, численность оказалась внушительной. Готовясь к близкой теперь войне, Верцингеторикс расцвел, как роза.

— Я люблю войну, — сказал он мне однажды. — Мне нравится уверенность в победе, нравится думать, как враги будут гибнуть от моего меча. Я прихожу в такое же возбуждение, как от хорошего вина, только это еще лучше. Я люблю войну.

Мужчины лучше всего делают то, что любят. Я хорошо знал, что Верцингеторикс любит не убивать, а побеждать. Побеждать без крови не удается, но она всего лишь неизбежно сопутствует победе.

По дороге домой я молился Тому, Кто Все видит: помоги ему победить. Как и Тарвос, я сомневался. Победа Цезаря обернулась бы неизбежной катастрофой для нас. При одной мысли об этом, я невольно заставлял коня переходить на рысь, так хотелось мне обнять Бригу и увидеть младенческую улыбку нашей дочери. Я заметил, что отряд начал притормаживать. Оказалось, что Кром все время отстает.

— В чем дело? — прикрикнул я на него.

— Ты же знаешь, Айнвар, всадник из меня никудышний, — жалобно ответил он. — Не ждите меня. Я поеду, как могу.

— Прекрати! Ради разнообразия постарайся не отставать. Прояви хоть какое-то усердие!

— Да не могу я! Скачите без меня.

Я нахмурился. Слишком много с ним хлопот. Примерно так должен чувствовать себя человек, у которого на носу выросла огромная бородавка, так что куда ни посмотри, она все равно мешает.

— Делай, как хочешь! — с досадой выкрикнул я. — Езжай быстро, езжай медленно, можешь вообще стоять и сосать палец! — Я бросил лошадь в галоп, и отряд последовал за мной. Оглянувшись через плечо, я увидел жалкого, нахохлившегося Крома, одиноко стоявшего со своей лошадью на тропе.

Один из моих людей подъехал поближе ко мне.

— Можно подумать, он не хочет идти с нами, — проговорил всадник.