Другая жизнь

Я не могла уничтожить единственную вещь, которая была ему дорога, единственную, которую он оставил после себя. У него не было ни детей, ни жены, ни семьи, и эти страницы — единственное, что он оставил после своей смерти. В свое творчество он вложил всю свою мужскую потенцию. Воображаемая жизнь и есть наш наследник, наше потомство. Именно это дитя он и хотел произвести на свет. Все очень просто: я не могла совершить детоубийство. Я знала, что если эта вещь будет опубликована незаконченной, в такой форме, как она есть, все персонажи будут легко узнаваемы, и я подумала, что смогу выкрутиться из этого единственным способом — солгав своему мужу. Я тогда подумала, вот что я ему скажу: «Да, это я. Он встретил мою сестру, и он использует всех в своем творчестве. Он использовал нас. Я знакома с ним весьма поверхностно. Я знаю этого человека чуть больше, чем ты думал: мы как-то раз выпили кофе вместе и прогулялись по парку. Я ничего не сказала тебе об этом, потому что я знаю, какой ты ревнивый». Я бы ему сказала, что он импотент и что у нас никогда не было любовной связи, но что мы с ним хорошие друзья и все, что он обо мне написал, — сплошная выдумка. И здесь я говорю правду. Я лгала, чтобы выкрутиться из неловкого положения, но я также говорила чистую правду. Я сначала решила, что порву эту рукопись в клочки и брошу в камин, но в конце концов я не смогла этого сделать. Я не могу принимать участие в уничтожении книги только лишь потому, что автора нет рядом и некому защитить созданное им. Я оставила рукопись на столе, там, где она лежала, когда я вошла в кабинет.

Из-за него у вас, наверно, масса неприятностей?

Почему же? Если моему браку придет конец из-за этого, то так тому и быть. Мне кажется, пройдет не меньше года, пока эта вещь будет опубликована. У меня будет время прийти в себя, придумать какие-нибудь невероятные истории и, быть может, уйти от мужа. Но я не собираюсь уничтожать последние слова Натана ради сохранения брака, в котором я чувствую себя несчастной.

Быть может, эта ситуация помогла бы вам расторгнуть брак?

Возможно, вы правы. Я никогда бы не набралась храбрости сказать мужу: «Дай мне развод». Но мне было бы гораздо проще сказать это, чем признаться: «У меня есть любовник, и я хочу подать на развод». Пусть сам выясняет, что к чему, если, конечно, захочет. Между прочим, он не очень большой любитель чтения, совсем не то, что раньше.

Я думаю, кто-нибудь обязательно постарается привлечь его внимание к этой вещи.

Если я захочу скрыть свое имя, у меня есть единственный шанс. Мне нужно пойти к издателю и сказать ему следующее: «Послушайте, я знаю, что он писал, потому что он показывал мне эту вещь. Я знаю, что в этом произведении есть персонажи, очень похожие на меня и членов моей семьи. Он использовал наши имена. Но он говорил мне, что это всего лишь вариант, и если книга будет опубликована, я собираюсь изменить имена». Я скажу издателю: «Если вы собираетесь опубликовать его книгу, нужно изменить имена. Я не собираюсь угрожать вам — я только хочу сказать, что если вы оставите все, как есть, вы сломаете мою жизнь». Я не думаю, что он пойдет на это, что он сможет сделать это, но я, по всей вероятности, так и поступлю.

Но публикация романа не может сломать вам жизнь!

Нет, нет, этого не будет, просто для меня это шанс найти выход из положения.

Именно поэтому вы не уничтожили рукопись?

Вы так думаете?

Если бы вы были счастливы в браке, вы бы точно уничтожили ее.

Если бы я была счастлива в браке, в первую очередь я бы не оказалась здесь, внизу, в его квартире.

Вам вдвоем было интересно друг с другом?

Да, нам было интересно друг с другом, это правда. Но я никогда не возьму на себя ответственность за его смерть, если мы снова возвращаемся к этому вопросу. Очень трудно уйти от него, не так ли? Я не верю, что он сделал это только ради меня. Как я уже говорила, он все равно сделал бы это — не ради меня, так ради кого-нибудь другого. Он сделал бы это для себя. Он был особенным человеком, который никак не мог понять, что для такой женщины, как я, его импотенция стояла на втором плане. Он никак не хотел понять это. Он говорил мне: «Придет время, когда ты забудешь о том, что пугает тебя больше всего!» Я не думаю, что возможность смерти путала его больше всего, — его страшила импотенция до конца жизни. Это действительно было страшно, и про это он никак не мог забыть, особенно в моем присутствии, поскольку оно постоянно напоминало ему о его состоянии. Конечно, я была женщиной, оказавшейся с ним на какое-то время, и он даже был влюблен в меня, но лишь в тот момент. Если бы не я подвернулась ему, позже это могла быть какая-нибудь другая женщина.