Дровосек

– Ну, да. Мы с ним с тех пор дружим и разговоры всякие ведем. Ему Бог от природы ум дал, да такой своеобразный, что просто диву даешься. Так вот, Микула долгое время неверующим был, за что получал трепку от своих предков. Потому что и дед, и его отец в Бога верили и хотели отпрыска тоже к религии приобщить. Но не на того напоролись, парнишка был с характером. Да и время довоенное, безбожное, вокруг пионерия галстуками мелькает. Микула за ребятней, конечно, бегал. Хотя порол его отец без сноски на возраст, пеньковой веревкой.

– Да, это вещь тяжелая. Помню, помню.

– Не помогло. Но что-то в голове отложилось: мол, может не напрасно меня батяня так трепал?

Так вот, стал он взрослым, воевал, после войны плотничал. И был с ним такой случай. Строили они с бригадой дом где-то под Вознесенском, а рядом стояла разрушенная церковь с колокольней. На колокольне каким-то чудом остался один небольшой колокол, хотя лестница уже давно разрушилась. Обмывала, значит, бригада на лужайке рядом с церковью завершение строительства, и крепко ребята выпили. И надо же, поспорил Микула на четверть самогона, что влезет на колокольню по стене и ударит в колокол. Ты его видел – выдающейся силы человечище. Полез по стене, цепляется за выступы, за ямки от выпавших кирпичей. Пару раз ноги срывались, народ снизу ахал: все, погиб Микула. Колокольня двенадцать сажен высотой, то есть, двадцать метров. Костей не соберешь. Нет, не упал. Залез, взялся за огрызок веревки и начал бить в колокол. Бьет и в шутку орет на всю округу: Господи, помилуй! Господи, помилуй! Вся деревня на этот звон сбежалась, бабки крестятся, плачут. Мужики головы опустили. Стыдно им за то, что с церковью стало. Наигрался Микула вдосталь и потом стал спускаться. Это дело оказалось потруднее подъема, и с середины стены он сорвался. Пока летел, с жизнью распрощался, а потом почуял, будто его чья-то рука подхватила и так бережно на травку опустила. Никаких ушибов, ничего у него не обнаружилось. Как теперь говорит наш богатырь, ему шесть секунд полета оказалось достаточно, чтобы в Господа навсегда поверить.

– Хорошо, а если мне не судьба с колокольни упасть?

– Вообще закономерность такая: если человек начинает думать о себе, о своем прошлом, о своем настоящем и будущем, у него появляются вопросы: откуда он, зачем он, что от его появления на свет изменилось и так далее. Материализм на эти вопросы дает абсолютно издевательский ответ. Он утверждает, что твои прадедушка и прабабушка были обезьянами, а сам ты – продукт этого безумного обезьяньего потомства. То есть, ответа на твои раздумья материализм не дает. Наоборот, ты начинаешь ощущать, что твое представление о мире донельзя узко и убого. Ты ведь только себя в нем видишь. А ушедших отцов, сестер и братьев забыл давно. Тут они появляются рядом и говорят: «Нет, Данила, никуда мы не ушли. Мы рядом, с тобой. Мы видим тебя и болеем за тебя, и ты болей за нас, ведь мы одно древо». И вот когда ты каждое утро и каждый вечер начинаешь молить Господа за упокой душ близких твоих, просить о прощении их грехов, перечислять их всех до третьего колена и творить им вечную память, – слышишь, Данила, – ты и начинаешь тогда соединяться с вечностью. Только начинаешь, но это уже огромный шаг. Ты преодолеваешь узы текущего материального дня и выходишь в божественное пространство, где нет времени, но есть вся твоя жизнь, заключенная еще в твоих предтечах. Ты обретаешь ощущение причастности к вечности. Ты осознал себя православным, стал о предках молиться – и соединил себя с прошлым. Это просто и понятно. Прошлое шагнуло в твой сегодняшний день, и от этого ты на время смотришь по-другому. Оно для тебя уже – Вечность.

Это очень важное отличие верующего от неверующего. У верующего в голове Вечность, а у неверующего – повседневность.

После обеда Булай уехал в Москву, а Аристарх взялся за свои записи, которые начал вести с момента объявления Горбачевым «нового мышления». Три года нахождения этого человека на посту генсека ясно показывали: ему удалось расшатать идейные скрепы как в партии, так и в народе, и начинается самое страшное – в союзных республиках поднимает голову национализм. Горбачев делает вид, что ничего страшного не происходит, а возможно, и на самом деле не понимает, насколько это опасно. Еще два-три года, и националисты возьмут власть в свои руки и в Киеве, и в Ташкенте, и в других столицах. Даже там, где это ядовитое состояние души и мысли было труднее всего ожидать, – в Белоруссии, нарисовалась на экранах физиономия профессора Шушкевича, судя по всему, отрабатывавшего заграничный заказ.

Нестроение земли русской. Опять, в который раз повторяется трагедия этого пространства. Где искать ответа на вопрос о причинах всего этого? Снова в истории, у Святого Феодосия, который сменил Иллариона после его смерти.