Древние тени

— Мама, — подал голос ребенок, озираясь по сторонам, — в песне говорится о большом воздушном сражении. Может, в этой битве погибли люди этого города?

— ...без которого третий уровень бесполезен, — безапелляционно присовокупил чей-то голос.

Энергично встряхнув головой, словно желая отрешиться от наваждения и обрести ясность мысли, женщина, немного помедлив, ответила:

— Скорее, обитатели этого города сами себя обрекли на гибель, потакая своим порокам и непомерным желаниям. Все говорит об этом. В их гибели еще виновна сентиментальность. Песня — ее наследие, сродни звукозаписям, книгам, картинам — тому, что прежде называли «искусством».

—Но и у нас дома существует искусство.

—Очищенное, в прикладном виде. В Арматьюсе превосходные конструктора, строители, планировщики, а здесь мы видим только разгул фантазии, да еще нелепой и бесполезной.

— Ты не находишь в этом ничего привлекательного?

— Конечно, нет! Я уже давно избавилась от чувствительности. Да и потом, что здесь может привлечь? Не вызывает сомнений: жители этого города постепенно теряли разум, и теперь город напоминает об их судьбе. В каждом окружающем нас видении ощущается смерть. Этот город светится, как гнойник, а разве гниль привлекательна? Существование этого места перечеркивает весь наш труд, наши лишения, всю тысячелетнюю историю благородного Арматьюса.

— Выходит, я зря любовался этими чудесами?

— Тебе это простительно. Детей привлекает все необычное. Кто, кроме них, станет слушать часами скучные россказни выживших из ума стариков? Но если ты собираешься получить статус взрослого, то должен научиться смотреть на мир здраво. То, что ты сейчас видишь вокруг — следы извращений и патологии, не раз ставивших человечество на грань вымирания.

— Эти люди были малоприятными?

— Несомненно. Потакание собственным слабостям несовместимо с прогрессом. Ты не забыл, чему тебя наставляли в школе?

— Чувствительность — угроза выживанию, — выпалил Снафлз, назубок знавший всю тысячу Полезных Максим1 и шестьсот Непреложных Девизов2.

— Верно, — женщина с гордостью посмотрела на сына, почти не удостоив вниманием шагавших рядом чудовищных каменных рептилий и еле прислушиваясь к бормотанию города, пытавшегося в стихах напеть какую-то наукообразную формулу.

Относительное спокойствие длилось недолго. Женщина вздрогнула, когда город громко заговорил:

— В распутстве осквернение всего сущего. В солнечном свете прорастает очищающее семя самоотречения... Я все припомню, припомню, дайте мне только срок... Кто входит в тисках времени в чудовищную волну, тот никогда не преодолеет ее. Волны вышвырнут на берег останки, а отлив обнажит их в ясном свете холодных звезд. Трава на могиле, увядшие цветы, изломанные рифмы... Переохлаждение вызывает самый разнообразный эффект, а это убеждает нас, что, что... Ах, да. Одни умирают умиротворенными, другие находят умиротворение в вечной жизни... У меня кое-что для вас есть. Затребуйте диск ААА4. Для работы с программой используйте перевод, который можно получить в любом центре по разумной фло-оо чардра верти...

— Это наставление, мама! — воскликнул Снафлз. — Город передает нам какую-то информацию.

— Он просто смеется над нами, — ответила женщина — Пойдем, нам лучше вернуться.

— Город сошел с ума, мама?

Женщина ничего не ответила. Справившись с внезапным сердцебиением, она потянула за собой сына.

— Может, когда в городе жили люди, он не был таким? — не унимался ребенок.

— Надеюсь.

— Может, теперь ему просто скучно?

— Такое суждение смехотворно, — резко ответила женщина. — Поторопимся, — она начала опасаться, что разлагающийся город окажет пагубное воздействие на ребенка.

А вот и новая неожиданность! Перед путниками возникли три огромных космических корабля: один из серебряной филиграни, другой из молочного гагата, третий — эбеновый. Корабли слегка покачались, а затем растворились в воздухе.

Внезапно женщине пришла мысль, что никакого путешествия во времени они с сыном не совершили, а та обстановка, в которой они неожиданно оказались, всего-навсего атрибут замысловатого теста, придуманного старейшинами Арматьюса. Она уже четырежды проходила различные испытания, правда, не такие тяжелые.

Женщина вдруг заметила, что сбилась с дороги. Окутанная пурпурным газом тропа исчезла. Не было и другого ориентира: очертания города непрерывно менялись, а тусклое невзрачное солнце перемещалось по небу совершенно необъяснимо. Несокрушимая броня самообладания женщины дала трещину, в нее проник ужас, коснувшись ледяным пальцем сердца.