Дремучие двери. Том I

— А ведь и вправду, мать, будь там на просеке какая-то другая машина — помог бы вытащить, укатила себе и никаких свидетелей. И доказывай, что ты не верблюд. Из комсомола и института пинком под зад, отца могли из загранки отозвать — мол, яблочко от яблони… А потом из партии — не воспитал, как ты пишешь, человека… И плакала Маша, как лес вырубали.

Денис ловит её в коридоре, вырывает пальто, пытаясь поцеловать. От него пахнет голубцами и тортом. Яна умирает от жалости и ненависти к нему. Почему он мучает её, не желая отпустить? Или она для него тоже как та люстра, что она купит на Октябрьской через несколько лет? А её предательство — лишь дефект, указанный в ценнике — мол, одной хрусталины не хватает, на что он готов закрыть глаза?

— Отопри. Дай ключ!

— И не подумаю. Ещё слово, я этот ключ вообще проглочу. Всё, глотаю.

— Прекрати!

— Я сам виноват, должен был сказать тебе про Витьку.

Яна кричит, что не в Витьке дело. И не в том, что он её прощает. Она сама себя не прощает и не имеет права связать жизнь с человеком, про которого смела подумать, что он такой…

Он вдруг отпустит её, будто робот, которого отсоединили от сети, и скажет устало, усмехнувшись уголком рта:

— А ежели я и есть «такой»? Я, мать, сам не знаю, какой я. Никто не знает, какой он, пока не побывает в той шкуре. Тут уж или герой, или подонок. Герой? Я?.. Вряд ли… Вот и считай — ты написала про меня.

Яна ещё не знает, что это Денисове высказывание не только определит на много лет вперёд их жизнь, но и явится стержнем, идейной основой телевизионного сериала «По чёрному следу», авторы сценария Иоанна Синегина и Денис Градов, в главной роли — Антон Кравченко.

— Каждый в этой жизни — потенциальный преступник, зритель должен подозревать равно каждого, от крупного чиновника до уборщицы, — будет инструктировать Денис их с Антоном, — Наша задача — просто установить факт. Показать пальцем. Преступник сегодня — этот. А завтра, возможно, будет тот. Сегодня — ты, а завтра — я. Понятно, ребята?

Но это будет потом, а сейчас, много лет назад, Иоанна ошеломлённо пытается проникнуть в вечную мерзлоту светлых Денисовых глаз.

«Ты написала про меня…» Никто про себя ничего не может сказать, пока не побывает в той шкуре… Мысль эта уже в который раз меняет глубинные основы её сознания — так меняются театральные декорации — свет погашен, какие-то неясные тени мелькают на стене, шорох, стук, кашель, и вот зажигается под потолком лампа, которая прежде была луною, и гора стала шкафом, лес — портьерой, мир стал другим. И то, что ещё минуту назад казалось неразрешимым, разрешалось утверждением Дениса, и окончательной приговор отменялся, ибо не было судей. Судьям высказано недоверие…

Воспользовавшись её замешательством, Денис отбирает пальто и вталкивает её в свою комнату. Он всегда был терминатором, запрограммированным на то или иное действо — будь то очередной съёмочный период, постройка гаража, который они с каменщиком Колей выложили, не разгибаясь, за один день, или занятие любовью. Этой его мёртвой хватке, железной запрограммированности противостоять невозможно. Яна покоряется, и пока он терзает её тело и остатки одежды — сказанное Денисом невидимой волшебной бабочкой кружит в мозгу, медленно-таинственный взмах ее крыльев сулит нечто очень важное, может быть, самое важное в мире, надо лишь поймать бабочку. Но Яна знает, что Денис не выпустит её, пока не получит целиком вместе с мыслями. Она отгоняет эту мысль-бабочку, она должна не мыслить, не быть, она должна запылать и сгореть в его ледяных электрических тисках. Иначе он не отпустит. Сейчас на это ритуальное самосожжение настроиться особенно трудно, но иного выхода нет. И вот, наконец, оставив от неё лишь горстку пепла, Денис мгновенно, как всегда, отключается и засыпает.

Его рука тяжело лежит на ней, караулит, готовая снова ожить и включиться, и она, стараясь не шевелиться, медленно восстанавливается, как феникс из пепла. И тогда мысль-бабочка снова прилетает на пепелище, и Яна чувствует таинственно-бархатный трепет её крыльев.